Хронология эвакуации Припяти
26.04.1986 г. 8.00-9.00
Запрос директора ЧАЭС об эвакуации населения из Припяти у председателя Правительственной комиссии. Четкого представления о радиационной обстановке на ЧАЭС и в городе нет. Разрешения не последовало
26.04.1986 г. 23.00
Обсуждение в Правительственной комиссии вопроса об эвакуации населения из Припяти (принято решение усилить наблюдения за радиоактивной обстановкой, подтянуть предназначенный дли эвакуации транспорт к окраинам Чернобыля, окончательное решение принять утром 27.04.1986 г.)
27.04.1986 г. 22.30-2.00
Убытие автотранспорта в районы катастрофы и сосредоточение его на рубеже Чернобыля: автобусов - 1225 (на 144 автобусах было установлено транспортно-санитарное оборудование), грузовых автомобилей - 360. Кроме того, на железнодорожной станции Янов были подготовлены два дизель-поезда на 1500 мест.
Председатель Правительственной комиссии на узком совещании объявил, что принял решение об эвакуации во второй половине дня 27.04.1986 г.
10.00-12.00
Председатель Правительственной комиссии дал местным партийным органам указания и объявил порядок эвакуации населения (временем и датой официально объявленного решения Правительственной комиссии о проведении эвакуации Припяти принято считать 12.00 27.04.1986 г.)
Инструктаж начальников эвакуационных секторов, их заместителей и старших нарядов
Инструктаж всего личного состава, задействованного в эвакуации
Передача по местному радио сообщения Припятского горисполкома об эвакуации
до 13.50
Повторный обход домов сотрудниками милиции
Сбор жителей у подъездов своих домов
Подача автобусов к местам сбора (начало эвакуации)
14.00-16.30
Проведение эвакуации: колонны из 20 автобусов и 5 грузовых машин направлялись за людьми и личным имуществом в Припять с интервалом в 10 минут в сопровождении ГАИ
Практическое завершение эвакуации
Поквартирный обход домов сотрудниками милиции (выявлено 20 человек, которые пытались уклониться от эвакуации)
По сведениям официальных источников, транспортных средств было достаточно, и эвакуация населения из Припяти прошла спокойно, без паники. Менее чем через три часа в городе остались только те, кто выполнял свои служебные обязанности. Тогда же, 27 апреля, эвакуировали население из военного городка Чернобыль-2.
В дальнейшем в связи с постоянным ухудшением радиационной обстановки было принято решение о продолжении эвакуации. Третьего мая, за один день (!), эвакуировали 15 сел - Лелёв, Копачи, Чистогаловка, Кокшаровка, Зимовище, Кривая Гора, Кошовка, Машево, Парышев, Староселье, Красное, Новошепеличи, Усов, Бенёвка и Старошепеличи, из которых было выселено около 10 тысяч человек. Все эти села расположены в десятикилометровой зоне отчуждения.
По мере того как в последующие дни поступали новые данные о радиационной обстановке на территориях, удаленных от станции, назревала необходимость проводить поэтапную эвакуацию населения из тридцати километровой зоны. В период с 3 по 7 мая люди покинули еще 43 населенных пункта, в том числе Чернобыль. Были вывезены 28 500 человек. Дополнительно, до середины мая, еще 2000 человек покинули 7 населенных пунктов. Время, необходимое для эвакуации одного поселка, составляло от 4 до 8 часов.
В Чернобыле, в отличие от Припяти, было много частного сектора, а подъезжать к каждому дому не хватало времени. Поэтому люди ожидали отправки на сборных пунктах. И уже 5 мая Чернобыль покинул последний гражданский житель. Рассказывают, что, поспешно покидая дома, чернобыльцы оставляли записки для воров и мародеров, в которых просили ничего не трогать, не курочить имущество, многие письменно разрешали в случае необходимости пожить в их доме, практически все искренне верили в то, что очень скоро вернутся.
А вот в отдаленных районах далеко не все жители подчинились требованиям властей покинуть свои дома. Ученые экспедиции Радиевого института им. Хлопина, которые в первые месяцы после аварии проводили радиационное обследование брошенных населенных пунктов, неоднократно встречали местных жителей в эвакуированных селах и деревнях. В основном это были пожилые люди, как правило, уговоры и объяснения о вреде радиации на них не действовали.
Так, в деревне Чистогаловка, где в середине мая 1986 года радиационная обстановка была очень тяжелая, проживал пожилой мужчина. Не желая эвакуироваться, он всю живность, включая домашний скот, спрятал в подвале своего дома. Отметим, что в то время уровень радиационного фона в его деревне составлял около 70 мР/ч. Наивный абориген искренне надеялся пересидеть месяц-два в глубоком подполье и дождаться улучшения обстановки. К сожалению, дальнейшая судьба этого человека неизвестна. Вероятно, здравый смысл возобладал, и старик выехал из зоны отчуждения. Позже это село, попавшее под основную струю радиационного выброса из реактора, было разрушено и захоронено. Сегодня только редкие полусгнившие заборчики и жалкие деревца выродившихся яблонь и слив напоминают о существовавшей здесь деревне.
Но, пожалуй, наибольшее упрямство продемонстрировали жители деревни Ковшиловка. При радиационном фоне в 7 мР/ч в 1986 году абсолютно все взрослые жители отказались эвакуироваться. Они лишь вывезли своих детей к родственникам. Впрочем, сегодня этот населенный пункт является нежилым, властям все же удалось переубедить несговорчивых деревенских жителей.
В личных дневниках первых исследователей зоны поражения можно найти откровенные воспоминания об увиденном человеческом горе. На перевалочных пунктах витала гнетущая атмосфера тотальной безнадежности, люди плохо понимали, что происходит, и смиренно ожидали решения своей дальнейшей судьбы.
Вот воспоминания ученых о ситуации в городе Иванков в первые недели мая: «Центральная площадь города была заполнена людьми с посеревшими лицами. Горели костры, возле которых грелись дети и старики, несмотря на календарный май, по ночам случались заморозки. Люди были в замешательстве, взгляды были полны отчаяния. Но тогда они еще верили, что очень скоро, через три дня после выселения, государство поменяет свое решение и их пустят обратно, домой… Эвакуированные толпились возле административных зданий города с надеждой услышать наконец-то хорошую новость. Хоть одну хорошую новость за последние несколько недель».
Этот магический срок - три дня - фигурирует во многих воспоминаниях и хрониках. Жителям города Припять и других населенных пунктов, эвакуированных 27 апреля, обещали возвращение к нормальной жизни через три дня. Даже в известном объявлении, которое прозвучало в Припяти по радио, сообщалось, что выселение будет длиться недолго, брать с собой нужно только документы и самое необходимое.
Откуда взялся этот строк? Вероятно, три дня - это «решение-заготовка» служб гражданской обороны. Если при недостатке информации нужно быстро принять решение, то используют заранее заготовленные шаблоны. Исходя из того, что советская система гражданской обороны была ориентирована на защиту в случае ядерного удара, то эти три дня являются вполне разумным сроком эвакуации. Просто при взрыве уранового заряда образуются радионуклиды, активность которых за три дня снижается примерно в тысячу раз. Но при взрыве реактора на ЧАЭС в окружающую среду поступили другие радионуклиды, они имеют более длительные периоды полураспада. В данном случае измеряется он не днями, а десятилетиями. Поэтому «трехдневная» надежда местных жителей уже скоро была развеяна реальностью.
Всего в 1986 году были эвакуированы 116 тысяч человек из 188 населенных пунктов. Такого массового исхода людей из обжитых территорий человечество в XX веке не знало. Вывезти в такие короткие сроки такое количество дезориентированных людей можно было лишь при наличии мощного технического ресурса и высокого уровня организации. Для сравнения: исход беженцев из Косово в 1999 году охватил свыше 100 тысяч человек, но мировая общественность назвала этот процесс гуманитарной катастрофой.
Впрочем, опыт подобных форс-мажорных отъездов у Советского Союза имелся, и не случайно многие историки называют самой важной операцией Великой Отечественной войны эвакуацию населения и промышленности на восток в 1941 году.
После завершения чернобыльской эвакуации началось создание собственно зоны отчуждения. В середине мая 1986 года вышло соответствующее постановление Правительства, охранный периметр создавали с намерением запретить свободное посещение территории, регламентировать въезд и выезд из нее. Это позволяло и пресекать попытки вывоза из зоны зараженных вещей и материалов, и минимизировать риск мародерства.
На следующий день после аварии на Чернобыльской АЭС, 27 апреля 1986 года, началась эвакуация населения. Только из города Припять выселили около 50 тысяч человек. Население оповестили об эвакуации по радио в 12 часов дня, а через два с половиной часа город опустел. Полтора дня Припять жила обычной жизнью, не зная об аварии и о радиационной опасности. «Четвертая Власть» пообщалась с научным сотрудником лаборатории ЛВЛ Национального центра радиационной медицины НАНУ Галиной Задорожной. На момент аварии ей было 18 лет, и она жила в Припяти.
Галина Задорожная рассказывает о тех днях 30 лет назад как будто с легкостью. По ее словам, это связано с тем, что прошло много времени. На момент аварии все происходило иначе, но паники среди населения, говорит она, не было.
- Расскажите, какой Припять была до аварии?
Это был молодой, красивый, очень чистый город. У нас в основном жила молодежь. Средний возраст – 28-29 лет. В Припяти, по тем временам, снабжение было намного лучше, чем в других городах. Ко мне друзья приезжали, чтобы что-то купить в магазинах. Я не знаю, как это точно называлось, но город снабжался «по первому списку». Городки, которые строили при станциях, они в советские времена обеспечивались лучше. Народ у нас в основном работал на станции, либо же в садиках, школах, магазинах. Также был радиозавод «Юпитер». Туда было устроиться очень сложно. В Припяти мне нравилось, в Киев я переезжать не хотела. Просто так сложилось.
– А в Припяти были институты, какие-то вузы, куда вы могли поступить?
Мне тогда было 18, я закончила школу, была на распутье. У нас там работало медицинское училище и какое-то ПТУ, а если кто-то собирался поступать в институт, то нужно было уезжать. Высших учебных заведений не было.
- Вы помните день, когда произошла авария? Расскажите о нем.
– В тот день, в субботу утром, мы с подругой собрались идти на базар. Там же рядом белорусская граница и по выходным из Беларуси привозили разные товары. Приходим, а базара нет. Улицы помыты и там, где бордюры – большая пена, даже выше бордюра. Видимо, мыли асфальт с каким-то дизраствором, как я уже потом поняла. Нас это насторожило, мы ведь еще ничего тогда не знали. Мы пошли назад домой. Потом, кажется, нам сказала соседка, что на станции случилась авария, но о радиации никто толком не знал. Что может дать школьный курс физики? Мы подумали, что просто случилась авария, пожар, потому что нам сказали, что были жертвы. Тем не менее, телефонной связи в этот день уже не было. Выехать из города или въехать, как оказалось, было нельзя. Автобусы не ездили. В Прияпти, несмотря на это, шла обыкновенная жизнь. Все гуляли, ходили в магазины, был теплый, хороший день.
- Вы или кто-то из ваших знакомых видел взрыв?
Взрыв мы видели лично сами. Никто ведь не предупреждал, что выходить из дома нельзя. Лишь только в субботу пришла медсестра, сообщила, что на станции случилась авария, а у жителей нет йодной профилактики. Она раздала какие-то таблетки и сказала, что их нужно принять. По всем квартирам она прошлась. Потом, после похода на базар, моя подруга еще пошла в парикмахерскую делать химическую завивку в Доме культуры «Юбилейный». Сделала прическу. Вечером мы пошли гулять и увидели красное зарево над станцией, слышали хлопки.
- Когда началась эвакуация, как вы о ней узнали, были сирены какие-то или еще что-то?
– Никаких сирен, ничего такого. В воскресенье утром к нам зашла соседка и сказала, что будет эвакуация. Что на улице стоят автобусы и все готово. Официально нам никто ничего не говорил. Потом по радио объявили, что начинается эвакуация и нужно уезжать. Все было лишь на слуху. Никто не мог ничего объяснить. Тем не менее, паники не было. Это уже потом всем стал интересен Чернобыль. В 1987 году я пришла работать в Центр радиоционной медицины. Тогда все стало иначе: на работу приходишь – толпа людей из разных областей. Приезжали меряться на радиацию.
- Эвакуация из Припяти проводилась насильно или по собственному желанию?
Выезжал, кто хотел. Никого не заставляли, но люди уже были готовы к отъезду. Были ведь слухи, что случилась авария, есть радиация и нужно уезжать. Мы настолько доверяли государству, что нам сказали, то мы и сделали. Сказали по радио, что временная эвакуация, - все, мы готовы. Понимали конечно, что если уже не выпускают из города, не впускают, позвонить нельзя, значит, что-то не так. Все же видели это зарево. Но мы надеялись, что город отмоют, и через какое-то время мы вернемся. Я вообще родом из Чернобыльского района. Я – 1968 года рождения, Припять – 1970 года. Получается, что малой родины у меня нет. Тогда же народ ехал добровольно, не паниковал. Мы сели в автобус, с собой взяли документы, деньги, что-то переодеться, попить, поесть. Все.
- Был какой-то контроль вещей, которые вы с собой брали? Может быть, что-то брать запрещали?
Да, был дозиметрический контроль на выезде. Смотрели и транспорт, и в автобусе. У меня прицепились к туфлям, что они радиоактивные. Пришлось их снять и выбросить. Туфли были новые. Одежду не проверяли.
- Куда вас вывозили?
Из Припяти выехала колонна, которой не было видно ни конца, ни края. Медленно ехали. Нас повезли в Полесский район. Возили по селам, там было так: приезжаем, местная власть выходит и говорят, что они могут взять определенное количество людей. Все 50 тысяч конечно не могли сразу принять в одном Полесском районе. Потом или колонну так направили, или водитель такой попался, но мы начали ехать в Киев. В час ночи мы приехали в столицу. Некоторые семьи с детьми оставались в селах под Киевом – в Старых Петровцах, Новых Петровцах. Остальные приехали на автостанцию «Полесье», нас там выгрузили. Дальше – куда хочешь, туда и езжай. Нас никуда не определили. До утра мы с мамой досидели в коморке у милиции, а потом поехали в Беларусь. Там были родственники. Деваться больше было некуда.
Летом мы приезжали несколько раз в Киев, в областную администрацию ходили, спрашивали: куда нам определиться, мы нигде, нам некуда идти. Там на месте все решалось, звонили, например, в Полтавскую область, спрашивали: примете чернобыльцев? Кто принимал, кто нет. Потом так сложилось, что нам дали квартиру на Харьковском массиве. Осенью 1986 года. Мы пришли в эту квартиру, у нас ничего не было. Сумка и все. Начали все понемногу покупать. Тогда благо, что дали материальную помощь. Причем, неплохую по тем временам, 4 тысячи рублей.
- После аварии вы были в Припяти?
– В 1986 году нас еще раз пустили в город. Давали пропуск, и можно было вернуться, взять какие-то вещи. Мы с мамой съездили, что-то даже взяли. Каждому давали респиратор «Лепесток». Они конечно не защищают, но они были. Кстати, 27 апреля, во время эвакуации, не давали никаких средств защиты. В общем, в эту поездку через несколько месяцев желающих пускали в квартиру. Нам дали около двух часов. В нашей квартире было все также, как мы и оставили. Только электричества не было.
Во второй раз мы ездили в Припять 21 апреля 2016 года, у меня на работе был технический тур. Нас привезли в центр. Дали возможность поснимать отель «Полесье», Дом культуры «Энергетик», детскую площадку показали. Кстати, эти карусели, это колесо обозрения знаменитое, они же не работали, их только собирались запустить на первое мая в 1986 году.
Спустя 30 лет я бы свой дом не нашла в этих зарослях Припяти. Проспект Ленина сейчас - это узенькая полоска, он совсем другой.
30 лет я там не была, хотя поехать давно хотела.
Общалась Виктория Ищенко
В апреле 1986 года Вадим Васильченко ходил в пятый класс средней школы Припяти – за несколько лет до этого мама получила престижную работу на атомной электростанции и семья переехала в маленький спокойный городок. Припять – спутник АЭС, аналог нашего Курчатова. Они даже внешне были похожи: многоэтажные новостройки, широкие проспекты, цветущие клумбы...
«В тот день в школе нам раздали таблетки йодистого калия, объяснив, что на станции произошел незначительный выброс, – вспоминает Вадим. – По дороге домой с одноклассниками обсуждали слухи об аварии, выясняя, что там могло взорваться: бочка с бензином, а может, целая цистерна. Решили, раз пожара не видно, ничего страшного не случилось». Была суббота, впереди – выходной и дети до вечера гоняли на улице мяч. «На следующий день в городе появилась военная техника, – рассказывает очевидец. – Вот тогда стало страшно. Поняли: произошло что-то серьезное».
Первыми Припять покинуло все начальство. Эвакуация простых жителей началась лишь через два дня, когда они уже получили максимальную дозу радиации. На улицах работали громкоговорители – людям объясняли, что они вернутся домой через несколько дней и с собой стоит брать только самое необходимое. В автобусах была ужасная давка – в городе началась паника...
О чем умалчивали власти
Поздно вечером 27 апреля начальника медслужбы ВВС Киевского военного округа Геннадия Анохина вызвали в штаб. Вертолет, только вернувшийся на базу, зафиксировал выброс радиации в зоне пожара на АЭС. «Мы срочно выехали на аэродром, – вспоминает теперь уже курянин Геннадий Александрович. – Мы догадывались, что техника тоже может фонить. Но когда поднесли прибор к вертолету, не поверили глазам. Сразу стало ясно: в Чернобыле произошло нечто из ряда вон выходящее». У экипажа оказались зараженными радиацией не только летные комбинезоны, но даже нижнее белье. «Приказал собрать всю одежду в пакеты, но что делать дальше? – вздыхает медик. – Выбросить – нельзя, сжечь – тем более». Пилоты рассказали, что дважды пролетели сквозь черное облако, поднявшееся над АЭС. Причем дверь кабины была открытой – химик замерял уровень радиации за бортом.
На следующее утро Геннадий Анохин был уже в Припяти. «Еще по дороге обратил внимание на вереницы автобусов, – делится он впечатлениями. – Город опустел – печальное и тревожное зрелище». Четкого плана действий не было – до Чернобыля никто не мог предположить возможности катастрофы такого масштаба. «40-тонный стальной колпак с реактора 4-го энергоблока был сброшен, – рассказывает Анохин. – Ясно было лишь одно: надо охлаждать реактор». Мешки с песком, гравием, мраморной крошкой и свинцом сбрасывали с вертолетов. Для этого надо было пролететь точно над местом взрыва. На высоте 200 метров радиация достигала 1000 рентген. Лучевая болезнь развивается после дозы в 100 рентген в час. 600 единиц – мгновенная смерть.
«Необходимо было определить предельно допустимую дозу для ликвидаторов, – рассказывает курянин. – Я неоднократно посылал запросы в Москву, но ответа не дождался. Пришлось брать ответственность на себя. Предложил, как в военное время, максимум – 25 рентген». Кстати, сейчас японское правительство установило предел для своих ликвидаторов в 250 миллизивертов (примерно 25 рентген). Японцы объясняют: столько в среднем получили выжившие при бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, именно при этом уровне облучения возникают первые признаки лучевой болезни. В Чернобыле первые экипажи выбрали свой максимум за три дня. Их отстраняли от полетов, на их место приходили новые. Летчики пытались защитить себя сами. Кто-то нашел листы свинца и выстлал ими кресло. Вскоре все ликвидаторы летали только в таких свинцовых сиденьях.
«Алкоголь тоже защищает от радиации, связывая свободные радикалы, разрушающие организм, – рассказывает врач. – Причем сейчас говорят, что надо пить «Каберне» или другое сухое вино. Неправда все это – лучше всего водка. Но чтобы этот способ был эффективен, надо принять алкоголь до полета. А как пьяного пилота пустить за штурвал?» Каждое утро пилотам давали таблетки, содержащие йод. «Специалисты института космической медицины к тому времени разработали немало средств, защищающих от радиации, – замечает курянин. – Это и спецкостюмы, и лекарственные препараты. Но центр не согласился направить все это для чернобыльцев. Один ученый на свой страх и риск привез секретный препарат. Передал мне флакон, всего 50 таблеток, их следовало давать тем, кто получил особо высокие дозы».
Попытки скрыть от общественности правду об аварии мешали работе. Анохин вспоминает, как возникла необходимость замерить уровень радиации в разрушенном реакторе. Выполнить можно лишь одним способом: опустить в этот ад датчик с вертолета. Пилот завис над четвертым блоком и продержал машину в таком состоянии восемь минут. «Мы посчитали, что за это время он мог получить от 8 до 12 рентген, – рассказывает Анхин. – В карточку я так и записал – 12. А генерал-лейтенант из ставки накинулся: «Почему указываете высокие дозы?» Дважды пытался отстранить меня от работы». Другой скандал разгорелся, когда Анохин распорядился набравших свою дозу пилотов направить в санаторий под Киевом. Начальство испугалось, что те расскажут о Чернобыле отдыхающим, которые разнесут весть об аварии по всему СССР.
Хриплые голоса и красные лица – эти отличительные приметы приобретали все ликвидаторы уже на третий день работы. Радиоактивные частицы оседали на коже и голосовых связках, вызывая ожог. Хвойные лес рядом со станцией высох наутро после аварии. Его так и назвали – Рыжий лес. «Я летал над ним, делал замеры. Стрелка дозиметра прыгала, как сумасшедшая. В некоторых местах зашкаливала. Это означало уровень радиации выше 500 рентген», – вспоминает курянин.
«Экскурсия» в зону смерти
Леонид Орлов впервые в Чернобыле побывал в 1985-м, за год до роковой аварии. Для начальника Первого отдела Курской АЭС командировки на другие станции были в порядке вещей. Тем более что курская и украинская станции были практически близнецами: строились по одному проекту. «Бывало, смотрю из окна на внутренную территорию – и аж не по себе становится, будто из Курчатова и не уезжал», – вспоминает Леонид Родионович. Он вернулся в Чернобыль в конце мая 1986-го – требовалось заменить получившего свою дозу начальника Первого отдела ЧАЭС. «Вместе с коллегами обрабатывал закрытую информацию, связанную с аварией, доводил ее до руководителей и специалистов АЭС», – лаконично описывает цель командировки Орлов.
Первое время пришлось жить и работать в здании горкома партии, именно там располагался штаб Минэнерго СССР по ликвидации аварии. Времени катастрофически не хватало – спали в той же комнате, где и работали с бумагами. «В углу была свалена груда матрасов, – вспоминает Леонид Родионович. – Мы проверили их дозиметром – фон ужасный! Самые «грязные» выбросили, на тех, что «звенели» меньше, кое-как устроились. Правда, лишь на несколько ночей. Позже нас переселили в пионерлагерь, где жили многие ликвидаторы». Каждый день их возили на автобусах на ЧАЭС и обратно. По возвращении всех проверяли дозиметристы – взамен фонившей одежды и обуви выдавали новую. «Поразила целая гора выброшенной обуви, – говорит курянин. – На вид как только что из магазина».
В административных помещениях атомной станции пришлось срочно заменить красивую мебель, купленную незадолго до аварии на простую, без тканевой обивки. Все оконные проемы закрыли свинцовыми листами. Чтобы хоть как-то уменьшить облучение, вплотную к ним передвинули металлические шкафы.
«Жаль молодых солдат, которых военкоматы бросили «на амбразуру» четвертого блока, – вспоминает Орлов. – Они понятия не имели, что такое радиация и какой опасности себя подвергают». Однажды он наблюдал такую картину: двое солдат стояли на улице Чернобыля со снятыми защитными «лепестками», рвали в палисаднике вишни и с аппетитом ели. От замечания об опасности радиации парни отмахнулись: «Да ерунда, вчера дождик был, он все смыл». На деле все с точностью до наоборот: осадки лишь повышают общий фон. Другой случай – любопытный солдат упросил водителя бетоновоза свозить его на «экскурсию» к четвертому блоку. Вылез из кабины и спокойно пошел смотреть, что за укрытие сооружают над рекатором. Дозиметристы, ехавшие на бронетранспортере, защищенном дополнительными листами свинца, увидев «экскурсанта», были в шоке. Его поспешно затащили в БТР и увезли.
Самую большую дозу радиации получили пожарные, первые приехавшие тушить «возгорание» на станции. Они не дали огню перекинуться на третий блок, но поплатились за это собственными жизнями. «Из средств защиты – брезентовая роба, рукавицы и каска, а они ногами сбрасывали куски графита с крыши», – рассказывает Леонид Родионович. 28 человек отправили самолетом в Москву, в шестую радиологическую больницу. Там, где они лежали, «зашкаливали» даже стены. «Позже мне довелось пообщаться с медперсоналом клиники, – говорит курянин. – Они никогда не были в Чернобыле, но получили свою дозу радиации. Их облучили те самые умирающие пожарные, за которыми они ухаживали...»
Радиацию определяли по запаху
«Словно оказался на другой планете, но с декорациями из нашей реальности», – описал свое первое впечатление от Чернобыля ликвидатор Вячеслав Смирнов. В январе 1987 года из опасной зоны стали выводить военных, заменяя из специалистами гражданской обороны. Начальник отдела боевой подготовки подполковник Смирнов отправился из Курска в Украину в феврале. Четвертый блок к тому времени был укрыт саркофагом, но работы оставалось немало. «Мы расчищали соседнюю крышу, на которую после взрыва упали обломки корпуса, – рассказывает наш земляк. – Предстояло снять рубероид и теплоизоляцию, которые страшно фонили». Некоторые «пятна» излучали по 200 рентген. Возле таких зон можно было находиться максимум полминуты, потому работали по очереди, оперативно сменяясь. Через некоторое время невидимого и неслышного убийцу – радиацию – научились определять по запаху. «Уже в 10 километрах от станции пахло озоном – это излучение ионизировало воздух, – говорит Смирнов. – Постоянно першило в горле – радиоактивные частицы обжигали слизистую».
Курянин вспоминает, как получил доступ к секретному журналу, где фиксировали все ЧП, произошедшие за эти месяцы. «Прочитал, как погиб экипаж вертолета «Ми-8». Машина задела винтом трос подъемного крана и упала прямо в реактор. Жуткая катастрофа, – вздыхает он. – Удивляла и «толстолобость» начальства. Весной 1987-го увидел строительную бригаду в Рыжем лесу – прокладывали рельсы к недостроенным пятому и шестому блокам. После всего случившегося еще планировали их запустить».
«По возвращении в Курск отправился в баню – была у меня такая привычка, – делится Вячеслав Васильевич. – И потерял сознание. Организм долго еще не мог восстановиться. На солнце становилось плохо, постоянно мучили головные боли, остеохондроз, стал беспокоить желудок. До командировки увлекался байдарочным спортом, об этом пришлось забыть. Сил донести байдарку просто не было...»
Курская АЭС стала дублером Чернобыльской
25 лет назад более трех тысяч курян были направлены на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС. Около 600 уже нет в живых. «Обидно, что государство вначале приняло закон, предусматривающий льготы и компенсации ликвидаторам, а затем фактически свело их к нулю», – вздыхает один из наших собеседников.
Для кинематографистов Курская АЭС давно стала дублером Чернобыльской. Дело даже не в том, что эксперимент по быстрой остановке реактора, повлекший за собой столь катастрофические последствия, изначально планировали провести на нашей станции. Просто декорации подходящие – как сказано выше, обе станции построены по одному проекту. Первопроходцами выступили американцы. Художественная лента «Последнее предупреждение», повествующая о международном сотрудничестве врачей, помогающих России в ликвидации последствий Чернобыля, частично снималась в Курчатове. Съемки основных эпизодов, связанных с аварией, проходили на самой КуАЭС. Но у широкого зрителя картина отклика не получила. Потом было несколько документальных фильмов, их делали к очередным годовщинам. В этом году съемочную группу в Курчатов привез журналист и писатель Владимир Губарев. Фильм, посвященный 25-летию Чернобыля, создавался силами тех, кто принимал непосредственное участие в ликвидации последствий аварии. Автор «Монологов о Чернобыле» отмечает: «Нам хотелось рассказать о Чернобыле иначе, чем рассказывали до сих пор. Тех людей долгое время не считали героями, и мы попытались исправить эту ошибку».
Закрытый город Припять постепенно становится новым туристическим центром. Стоимость однодневной экскурсии из Киева составляет от 70 до 400 долларов на человека, можно договориться о выезде из Москвы. Из зоны отчуждения сделали своеобразный аттракцион. После выхода игры «Сталкер. Зов Припяти» желающих еще прибавилось – геймеры толпами едут посмотреть «живьем» на то, что каждый день видят на мониторе компьютера. Наш первый герой Вадим Васильченко тоже несколько раз успел повторить этот маршрут. Только экскурсоводы ему не нужны: в Припяти, городе его детства, ему сложно заблудиться. «Нашел свой дом и квартиру, – грустно улыбается Вадим, – там даже кое-что из мебели осталось...» Апрель 1986-го навсегда разделил его жизнь на два больших отрезка: до и после. Как и жизни сотен тысяч бывших советских граждан: жителей Чернобыля и ликвидаторов.
22 октября 2014, 19:29:10
Больше двух лет назад две дикие кобылы редкого вида — лошадь Пржевальского — вышли за колючую проволоку, к людям. Украинское село Дитятки, где они оказались, расположено на границе с Чернобыльской зоной отчуждения. Лошадей дважды пытались вернуть в табун, но каждый раз они возвращались во двор Александра Сироты. Так в Дитятках появился приют для краснокнижных лошадей. Прокормить их непросто, но и бросить на произвол судьбы нельзя. Самого Александра Сироту 30 лет назад эвакуировали из Припяти, загрязненной радиацией. Прошло много времени, прежде чем он и его мама нашли себе новое пристанище.
В разговоре с TUT.BY семья вспомнила, о чем шутили атомщики накануне аварии, как проходила эвакуация, как припятчане оказались на майские праздники в Беларуси, а также рассказала, зачем помнить мертвый город.
Припять после аварии. Опьяняющее утро
«Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации…», — вещал из всех репродукторов города Припять диктор. Было это 27 апреля 1986 года, через 36 часов после взрыва на ЧАЭС.
Александру Сироте было почти десять, когда он слушал это объявление, его маме Любови Сироте — около тридцати. Наспех собирая документы и самые необходимые вещи, они, как и еще почти пятьдесят тысяч жителей города атомщиков, не знали, что вернуться не придется.
Сегодня Любовь Сирота живет в украинском городке Иванков, что в тридцати километрах от зоны отчуждения. Сын ее Саша со своей семьей — в селе Дитятки, на самой границе с отселенной территорией
На прохладной светлой веранде маминого дома Саша Сирота разжигает огонь в чугунной печи с ажурной стенкой, а Любовь Макаровна рассматривает черно-белые фото. По странному совпадению она успела оформить припятскую коллекцию фотоснимков в альбом как раз накануне аварии.
— Ночью со станции донесся гул, потом — хлопок. Мне в эту ночь не спалось, я долго сидела в окне, — вспоминает Любовь Сирота. — Но у нас в городе похожие выхлопы слышали часто, поэтому внимания не обращали. Утром я отправила сына в школу, а сама ушла в литобъединение.
Проект TUT.BY «Чернобыльцы»
Слово «чернобыльцы» звучит уже почти тридцать лет. Означает оно теперь не только и не столько жителей украинского города на реке Припять. Чернобыльцами называют спешно эвакуированных с загрязненных территорий и отселенных на «чистую» землю годы спустя. Чернобыльцы — так говорят о себе люди, схватившие в 1986 году ударную дозу радиации. Если кто-то в беседе произносит «чарнобыльскі» — остальные понимающе кивают головами.
TUT.BY рассказывает истории людей, судьбы которых изменила авария на атомной станции.
В утреннем городе 26 апреля удивляло только одно: большое количество поливочных машин на улицах.
— Но я только подумала: город готовят к майским праздникам. И вообще было чувство такой легкости, будто ты летишь над землей, — рассказывает Любовь. — Только потом я анализировала эту приподнятость. Такой эффект дает очень высокий радиационный фон. У ремонтников на атомных станциях есть термин, который описывает это состояние — «ядерное похмелье».
Саша дотопал по пенным лужам в школу. Прошел первый урок, а на второй учителя не вернулись с перемены в класс, собрались на экстренную планерку.
— Мы сидели, галдели, — вспоминает Александр. — У кого-то из одноклассников родители работали на станции, поэтому мы узнали, что там случился пожар. Просидели один урок, второго тоже не было — и разбежались. У медсанчасти было много взрослых людей, которые что-то обсуждали, в сторонке стояли машины скорой помощи, то и дело раздавались звуки сирен. Нас оттуда прогнали. Потом мы с другом махнули «смотреть пожар», на путепровод, откуда станцию было хорошо видно. Сейчас некоторые «великие» экскурсоводы называют это место «мостом смерти».
— Ну, прострелы-то там были сильные, — вздыхает Любовь Макаровна. — До пятисот рентген.
В Припять мама и сын попали в 1983 году. Обосноваться в молодом, наполовину закрытом, хорошо обеспеченном городе атомщиков было редкой удачей. Фото из семейного архива
В Припяти Любови предложили работу мечты. Она стала руководителем литобъединения во дворце культуры «Энергетик», внешний вид которого теперь легко отыскать на многочисленных фотографиях сталкеров. Страница из семейного альбома
На этом снимке Саша Сирота (крайний справа) вместе с одноклассниками в Припяти в 1985 году. Фото из семейного архива
Саша Сирота во времена своего припятского детства. Фото из семейного архива
Кроме странной дымки над станцией, ничего интересного мальчишки не увидели. Правда, к речному порту летел вертолет. Пока добежали туда — вертолета уже не застали.
— Но раз уж мы оказались возле реки, то было самое время выполнить одно важное поручение, — улыбается Александр. — В школе нам рассказали, как сделать вазу: берешь какую-нибудь банку, обмазываешь ее глиной, а потом в глину нужно натыкать фасоли. Эта поделка должна была стать сюрпризом для мамы. И мы убежали копать глину.
Сашка в день аварии вернулся домой в грязном пальто. Маме приврал: был на субботнике. А заодно принес невесть откуда слух: кажется, детей будут эвакуировать.
«По дворцу культуры летал гроб — так начиналась юморина»
Вечером 26 апреля литобъединение устроило в общежитии строителей атомной станции вечер, посвященный Марине Цветаевой. Потом Любовь Сирота с подругой прогулялись на тот же самый путепровод, куда утром бегал сын, — в ночи над АЭС было видно яркое зарево. Это усилило тревогу.
— Какие же мы были беспечные, — эти слова во время разговора Любовь Сирота повторяет несколько раз. — Еще до аварии нам с подругой в Киеве рассказывали, что где-то на Западе «зеленые» протестуют против атомных станций. Мы иронизировали: давай и мы, как вернемся в Припять, палатки перед станцией разобьем! А примерно за полгода до трагедии я организовала приезд писателей в наш город. Они задавали много вопросов, когда их водили по станции: «А вдруг что-то случится?». Замглавного инженера по науке так тогда убеждал: «Тройная система защиты! Никогда — ничего!».
Отселенная Припять. Снимок 2013 года. Фото: Reuters
Радионуклиды городская молва называла «шитиками». Над ними шутили, как и над горбачевским курсом на ускорение. Атомщики в Припяти проводили смелые, безбашенные юморины, которые настораживали партийное руководство. Любовь Сирота с грустной улыбкой вспоминает несколько эпизодов последнего в городе конкурса юмористов:
— По дворцу культуры летал гроб — так начиналась юморина… Еще была сценка почти пророческая: будто гид водит людей по Припяти. А у нас напротив ДК стоял долгострой, торговый центр, обнесенный деревянным забором. Иронизируя, гид предложил и тут ускориться: «Мы даем обязательство, что к концу года весь город обнесем таким забором». Все смеялись. И совсем скоро забор вокруг города появился, правда, из колючей проволоки.
27 апреля на прилавки припятских магазинов выбросили дефицитные товары: копченые колбасы, говядину и свинину хороших сортов, молоко и сметану в невиданных здесь раньше пластиковых упаковках. Город подумал: к празднику. И выстроился в длинные очереди. Объявление об эвакуации многие услышали, выходя с полными сумками из гастрономов.
Колонны ЛАЗов и «Икарусов» вывозили жителей Припяти в неизвестность. В веренице техники попадались машины, снятые с киевских городских маршрутов. Только в автобусах припятчане стали осознавать масштабы происходящего: множество милиционеров в респираторах, военные машины, танки за городом, перепуганные жители ближайших деревень вдоль дорог.
На пути из Иванкова к границе зоны отселения — вот такой указатель, который сообщает, что начинается Чернобыльский район. После аварии, в 1988 году, этот район упразднили, населенные пункты его отнесли к ближайшему — Иванковскому
Эвакуированным организовали «зеленую улицу» — можно было ехать куда угодно, купить сходу билет на какой хочешь поезд. Люба решила ехать с сыном к сестре, в Беларусь, на майские. Надеялись: после праздников вернутся домой.
— Ехали в поезде из Киева. Вокруг люди обсуждали: что-то серьезное случилось на атомной. Но я сидела молча. Думала: а можно ли об этом говорить, если не было объявления официального? Нас так воспитывали в Советском Союзе, — говорит Любовь Сирота. — Когда приехали в квартиру к сестре, помню, в шутку бросила ее мужу: «Толя, неси приборы — будем шитики мерять!».
Белорусская история. «Вон у меня дома фактически снятые с реактора — веселы и здоровы»
В год, когда случился ядерный взрыв, сестра Любови Надежда Клопотенко жила в Беларуси, в гарнизоне под Марьиной Горкой. Ее муж Анатолий в 1986 году был майором химической защиты, всего прослужил в Беларуси он с 1978 по 1990 год.
Надежда Макаровна всю жизнь ездила вместе с мужем по гарнизонам. После его смерти уехала в Россию. Когда журналисты TUT.BY были в Украине, Надежда Клопотенко как раз гостила у дочери, в городе Бровары Киевской области
— Люба и Саша приехали ночью, постучали в дверь, — рассказывает Надежда Клопотенко. — Мы в шоке были: обычно Люба такая эффектная, а тут — в каком-то сереньком страшненьком платье, измученная. Рассказывает: так и так, пожар на атомной. А Толя слушает с недоверием: «Люба, нам же ничего не говорят, дозиметры не поднимаем, нет распоряжения». Просто поверить не могли, что такое происходит. И, знаете, тогда еще День химика был и мы собрались семьей, взяли Любу, Сашку и все вместе поехали на шашлыки в лес.
В блаженные дни неведения Анатолий Клопотенко даже подсмеивался над директорами ближайших совхозов в ответ на слухи: «Ну что вы паникуете? Вон у меня дома двое, фактически снятые с реактора, — веселы и здоровы».
Потом его батальон подняли по тревоге. Помимо солдат-срочников, выделили «партизан» — так называли военнообязанных разных возрастов, которых мобилизовали специально для ликвидации. Насколько помнит жена, батальон Анатолия был первым из Беларуси, который отправили в Припять.
— В июне они уже убирали в городе. Там не было электричества, в брошенных квартирах стояла вонь — в холодильниках испортились продукты. В одном из домов нашли дедушку, который никуда не эвакуировался. Ну, забрали его, увезли, — рассказывает Надежда. — Потом наших бросили на реактор, чистить. Толя рассказывал, как выбегали на крышу, измеряли радиацию и рассчитывали, на сколько минут туда можно отправлять людей работать… Муж на реактор молодых ребят, срочников своих, не отправлял. Жалел — детей же еще «рожать». Говорил, на крыше дозиметры показывали 33−34 рентгена и зашкаливали.
Свадьба Надежды и Анатолия Клопотенко. Фото из семейного архива
Располагался батальон Анатолия Клопотенко в Красном Брагинского района. Командир четыре месяца не ездил на побывку домой.
— Я приехала туда сама, в Красное. Выходит мой муж: живот большой, сам как будто ватный. Наутро вышла на улицу — смотрю, коровы идут. Надутые, живот неестественно большой. Я к мужу: «Толенька, что ж такое — ты же на них похож». Помыться муж водил меня на Припять. Моемся, а мимо едет ЗИЛ, полный людей. Они остановились и кричат: «А вы не боитесь?». И по Красному пошла такая молва: командир в речке жену купает, значит, можно жить, — вспоминает Надежда истории из прошлого.
Надежда вспоминает, как потом военные возвращались в гарнизон:
— Женсовет собрала: девочки, давайте встречать наших. Выпросила оркестр. И вот они подъезжают — колонна машин идет, а женщины и дети кидают цветы на БТРы, плачут. Как будто с войны. Машины остановили, Толя построил своих солдат и офицеров — старая женщина вышла к ним, благодарила, кланялась. Так мы самостоятельно встречали своих мужей. Ордена тогда, кстати, получали начальники, которые и не ликвидировали ничего, наши ребята орденов не получили.
Солдаты и «партизаны» Анатолия Клопотенко в Припяти. Фото из семейного архива
Через месяц после возвращения Анатолий Клопотенко упал на плацу. До поездки на чернобыльские земли был абсолютно здоровым, мастером спорта по боксу. В военном госпитале жене сказали, что «чернобыльских» диагнозов ставить не имеют права.
— Я его забрала домой, выхаживала. У него все горело внутри — на ночь ставила кувшины, банки трехлитровые с водой, чтобы много пил. Два месяца шепотом разговаривал, а до этого такой голосина был — командир же. Для него еще было самое ужасное, что проблемы мужские появились. Молила, просила: не обращай внимания, все будет хорошо.
Спустя два года вернувшегося к службе Анатолия Клопотенко опять забрали — ликвидировать последствия чернобыльского взрыва уже под Светлогорском.
— Сердце, печень — все болело. Вскрытие показало потом, что у него кишечник был в мелкую-мелкую дырочку от радиоактивной пыли. За несколько лет до смерти он все ходил по школам тут, в Киеве. Рассказывал истории про Чернобыль. И всегда заканчивал: вы растете и вам жить на свете, но чтобы такой безалаберности и халатности никогда в жизни не допустили. Последний раз он общался со школьниками в 2005 году. Они ему большой букет тюльпанов подарили. Он захотел сходить к чернобыльскому памятнику, оставить цветы. Умер 26 мая, — говорит Надежда. — Он все в последние годы говорил, что многое из того, что они делали на реакторе, никому не было нужно.
Припятчане в Киеве. Чернобыльские ежики
Любовь Сирота вспоминает: после того как сам побывал в Припяти, встревоженный Анатолий Клопотенко все расспрашивал в подробностях, в каком районе города они с сыном жили, куда выходили после аварии.
После майских праздников Люба с сыном приехали в Киев. Из гостиницы их направили на дезактивацию — в общественную баню в Соломенском районе города.
Накладные на выданную Любови Сироте и ее сыну одежду. Фото из семейного архива
— Нам дали по куску хозяйственного мыла: идите, дезактивируйтесь. Получается, пока мы были в Марьиной Горке, то мылись горячей водой, нормальным мылом, шампунем — это не помогало. А тут прошли через холодный душ с хозяйственным мылом — и сразу же стали дезактивированными? — смеется Саша.
На выходе «прошедшим дезактивацию» выдавали нехитрую верхнюю одежду, по набору белья.
— Замеряли фон — он был серьезный. Саше дали справку, что у него — 50 миллирентген, у меня же только от волос фон был — 1 рентген, — вспоминает Любовь Сирота. — Мне предложили в больницу поехать, но я отказалась: а ребенка куда? Надеялась, что наутро все-таки разрешат возвращаться домой.
В 1989 году специалисты прикидывали, какую дозу облучения получили Александр и Любовь Сирота. Судя по справкам, на Александра «пришлось» как минимум 9 бэр, на его маму — 12 бэр. Фото: из личного архива Александра Сироты.
Шли дни, недели. Семья скиталась по знакомым, случайным приютам. Саше было не до школы: сначала отправляли по лагерям, потом — по больницам. Подсчитывает, что «после Чернобыля» провел в больницах в общей сложности около 24 месяцев.
— Если бы не отношение персонала первого лагеря — не знаю, как бы я тогда все остальное перенес, — рассуждает Александр. — Это была база отдыха кишиневского мединститута в Сергеевке Одесской области. Там нам создали особую атмосферу. Уютные домики на берегу моря, платаны вокруг. Когда мы приехали — забрали наш хлам, а выдали первые в моей жизни кроссовки. Потом, уже взрослый, я приехал на эту базу отдыха и нашел коменданта. Он долго не мог вспомнить никаких чернобыльских, а потом, когда все уже уезжали, догнал нас: «Я все вспомнил! Мы же тогда ваши вещи закопали, а теперь там санаторий „Альбатрос“ построили!».
Потом был пионерлагерь «Юный Ленинец», где по приезде у ребят забрали игрушки, вещи, игры, которые выдали в первом лагере. Саша это место ненавидел, но бежать было некуда.
Любовь Сирота вспоминает, что из Припяти взяла с собой шапку. Когда состригла свои роскошные, но загрязненные радиацией волосы, под шапкой вся голова страшно чесалась. Оказалось, что от шапки — страшный фон. Выкидывала в мусорку с предосторожностью: завернув в газеты, чтобы никто не нашел и не унес с собой
Со временем Любовь Сирота устроилась на Киевскую киностудию, в столице Украины им с сыном выделили квартиру. Но тут сдало здоровье. Вспоминает, как на время потеряла зрение — в тот раз в больнице пролежала три месяца.
Саша первый школьный год после аварии пропустил. Поэтому в специальную школу, для чернобыльских детей, не попал. Ходил в обычную — через стадион. В этой, обычной, за эвакуированными детьми почти до конца учебы держалось прозвище — «чернобыльские ежики».
— Страшно было то, что Припяти, города в 50 тысяч жителей, как будто и не было, — говорит Любовь Сирота. — Когда сделали карту зоны отчуждения, то в центре нее, как будто от руки, была поставлена точка — Чернобыль. А от него до атомной — около 15 километров. А Припяти, которая в двух шагах от реактора, — не было. Говорили только про рабочий поселок у станции. Поэтому, как только смогли, мы с друзьями со слайдами Припяти, с песнями двинулись в путь — организовывали показы на киностудии, в Союзе писателей… Потом сделали фильм «Порог», который запрещала к показу Москва. Все это время, вопреки официальной статистике, в наших чернобыльских домах умирали люди.
Полегче чернобыльцам стало уже в девяностых — когда болезни «от радиации» стали признавать, не сводя жалобы на здоровье к клейму «радиофобия».
Приют для лошадей Пржевальского. «Ничтожный инцидент в масштабах сохранения популяции»
Александр Сирота с женой и дочкой уже три года живут в Дитятках — селе на границе Чернобыльской зоны отчуждения. Сначала здесь думали сделать базу общественного объединения «Центр ПРИПЯТЬ.ком», которое Александр возглавляет. Но потом вышло, что поселился здесь сам. Отсюда до города детства — рукой подать.
Первый раз после эвакуации Александр попал в Припять в 1992 году. Одна съемочная группа, поехавшая делать сюжет, захватила с собой.
— Мне было всего шестнадцать, и я не имел права там находиться, но мы упросили. У меня было часа четыре, чтобы побродить по местам моего прошлого. Сначала я пошел домой — дома было грустно, но конкретно к этому помещению особых чувств я не испытывал никогда. Скорее, домом для меня тогда был ДК «Энергетик», куда я тоже сходил, по тропинке, мимо школы. Город сильно зарос, опустел, и тогда впервые у меня возникло понимание: возвращаться нам больше некуда. Наверное, это понимание привело к тому, чем я занимаюсь сейчас — проблемами сохранения истории Припяти. Как говорят некоторые мои товарищи, нашел свой способ возвращаться.
Кажется, чернобыльская тема не отпустила бы Александра, даже если бы он хотел о ней забыть. 1 сентября 2014 года началась очередная удивительная история. На поле возле Дитяток Саша увидел двух лошадей Пржевальского — они могли прийти только из зоны отчуждения.
Лошади Пржевальского — редкий краснокнижный вид. В начале девяностых нескольких особей завезли в Чернобыльскую зону отчуждения в качестве эксперимента. Лошади стали активно размножаться — сейчас по покинутой человеком территории гуляет три табуна диких коней. Всего в мире около двух тысяч таких лошадей
— Спустя три дня кобылы первый раз пришли в Дитятки. Как раз напротив нашего дома сосед пас своего жеребца — и девочки решили, что это их новый принц. Попытались сманить за собой, но он был крепко привязан, и ничего не вышло. Потом они поняли, что на огородах много вкусного и можно бы остаться. Стали портить огороды местным жителям. Население роптало, но активных мер не принимало, поскольку первое, что мы сделали, — распустили, где только можно, информацию по народному радио, что за их убийство полагаются реальные тюремные сроки.
Первую попытку вернуть лошадей в зону отчуждения сделали при помощи местного батальона охраны. Кобылиц вернули за «колючку», подняли опрокинутую ограду. Милиция отчиталась о проделанной работе в СМИ.
— Часа через два после того, как информация ушла на пресс-центр, лошади вернулись, — смеется Александр.
Вторая попытка была основательнее. Вместе с соседом Александр увел лошадок на двадцать километров вглубь зоны отчуждения, в локацию одного из самых больших табунов их сородичей. На этот раз лошади вернулись через три дня.
Александр Сирота связывался с государственными инстанциями, которые должны обеспечивать выживание краснокнижных видов. В ответ приходили отписки.
— Более того, в одном месте нам даже сказали: в масштабах сохранения популяции ваши лошадки — ничтожный инцидент, и, может быть, даже было бы лучше, если бы они погибли, чем если они из-за вашего жеребца испортят популяцию.
Теперь лошади живут на заднем дворе Сашиного дома, в специально построенном вольере. В июле прибыло потомство — родился первый гибридный жеребенок. Теперь — второй. Александр готов и дальше присматривать за животными, ушедшими из зоны отчуждения — хватало бы только сена на растущую лошадиную семью.
Что касается Припяти, то Александр Сирота продолжает развивать сайт, посвященный своему городу, и мечтает когда-нибудь завершить большую волонтерскую работу — создание проекта «Припять 3D». Эта экскурсия должна показать, каким город был до аварии.
— По-хорошему сам город должен был стать музеем, чтобы туда могли приезжать со всего мира. Но время упущено, мародеры сделали свое дело — многого там больше нет. Теперь мы надеемся хотя бы на виртуальное пространство. А вообще, многие, кто посетил настоящую Припять, мне потом пишут. Пишут, что стали другими, что эта поездка изменила их жизнь. Мне хочется верить, что люди, посетившие Припять, смогут жить, не оставляя после себя мертвые города.
(1
оценок, среднее: 5,00
из 5)
Проверка уровня облучения людей
Первые майские дни 1986 года навсегда запомнятся жителям Припяти. Ласковое солнце, так же, как и вчера проснулось вместе с шелестом листвы, журчанием реки и звучными голосами птиц. Однако дни молодого зеленого города никогда уже не будут прежними. Колонна заполненных автобусов, грузовых машин тревожно мчится широким магистральным шоссе. Из окон движущегося транспорта доносится сумбурный поток человеческих голосов, а из грузовых кузовов по всей округе разносится взволнованное мычание и блеяние животных. Впереди эвакуация Припяти.
Подготовка людей к эвакуации
Говоря о Припяти и об эвакуации, воспоминания очевидцев остаются самыми ценными в этом деле, ведь только они могут поведать тайны, которые уже много лет хранятся под грифом «секретно» во многих архивах нашего государства.
Несмотря на всю серьезность ситуации и масштабы экологической катастрофы, по словам очевидцев, эвакуация проходила быстро, но спокойно. В тот момент людям казалось, что совсем скоро они смогут вернуться домой к своим привычным, ежедневным делам. Как они ошибались! Впереди их ожидал утомительный перевал и обустройство совершенно другого места, которое они должны будут назвать своим домом.
Эвакуация в Припяти, как собственно и во всей чернобыльской зоне, проходила в несколько этапов и началась 27 апреля 1986 года в 14.00. При этом объявление об эвакуации из Припяти поступило еще ранним утром, когда ничего не предвещало беды. Молодые мамочки, как обычно, собирались на прогулки, трудовики – на заводы, а учителя – в школьные классы.
Автобус с людьми, покидающими Припять
Из воспоминаний первого секретаря Киевского обкома компартии Г. Ревенко следует, что первыми были эвакуированы жители из пятнадцатикилометровой зоны, однако для того, чтобы обеспечить полную безопасность, было принято решение вывести людей из тридцатикилометровой зоны.
