Сумбурные, мрачные и тягостные годы коллективизации. Северная глубинка. Народ, живший много лет по своим собственным законам, почти ничего не знавший о внешнем мире, вдруг просыпается. Революция породила несколько социальных слоев, хотя должна была всех уровнять. Одни стали самозабвенно трудиться, а другие только притворились, что революционный пыл охватил и их сердца.
Павел Пачин честно трудится. Работа не затмевает ему красоты окружающего мира. Он поэт где-то в глубине души, так как воспринимает все, что видит, довольно одухотворенно. Любит пофилософствовать сам с собой, и не смотря на дичайшую усталость от работы, встает рано утром и здоровается с солнцем.
Он строит мельницу для людей и это дает ему еще больше сил.
Игнаха Сапронов совершенно равнодушен к земле, для него труд – пустая трата времени. Поэтому его бесят люди, подобные Павлу. Свое несовершенство он прячет за злобой. По его вине мельница Павла так и смогла послужить людям. Для Пачина это событие становится не просто горем – он пал духом.
Дед Никита для Павла – кладезь мудрости. Но не в ситуации, когда человеческие качества разбиваются о неживую бумажку. Игнаха Сапронов далек от земли, и а потому не обладает тем природным умом, который присущ настоящим труженикам. Для него главное – должность, а уважают его или нет, Игнахевсе равно. Но душевная пустота не дала ему и такой возможности – он был снят с занимаемого поста. Как жить ему дальше, ведь земля не его стихия.
Это не единственные герои романа. Деревня Шибаниха богата колоритными личностями, живущими не только трудом, но и умеющими веселиться. Акиндин Судейкин поет частушки и бесконечно острит, гордый и неутомимый Данила Пачин, хитрец Жучок и важный Евграф Миронов. Они одинаково чтут традиции и задабривают своих домовых, несмотря на то, что свершилась революция и вроде как ничего такого существовать не должно.
У каждого своя жизненная история, но объединяет их многое – общее прошлое, тяжкий труд и конечно, надежды на светлое будущее, в котором они не сомневаются ни на одну минуту.
Сочинение по литературе на тему: Краткое содержание Кануны Белов
Другие сочинения:
- Привычное дело Едет на дровнях мужик Иван Африканович Дрынов. Напился с трактористом Мишкой Петровым и теперь с мерином Парменом беседует. Везет из сельпо товар для магазина, а заехал спьяну не в ту деревню, значит, домой только – к утру… Дело Read More ......
- Плотницкие рассказы Март 1966 г. Тридцатичетырехлетний инженер Константин Платонович Зорин вспоминает, как его, выходца из деревни, унижали городские бюрократы и как когда-то возненавидел он все деревенское. А теперь тянет назад, в родную деревню, вот и приехал он сюда в отпуск, Read More ......
- Уроженец деревни Тимониха Вологодской области. Крестьянский сын, он после школы работал колхозным счетоводом, перебравшись в город, освоил профессии плотника, слесаря, радиотелеграфиста… Затем закончил Литературный институт. Учился здесь на отделении поэзии, однако известность и признание принесла ему проза. Одно из первых Read More ......
- Махабхарата “Великая [битва] бхаратов” – древнеиндийский эпос, состоящий приблизительно из ста тысяч двустиший-шлок, разделенных на 18 книг, и включающий в себя множество вставных эпизодов (мифов, легенд, притч, поучений и т. д.), так или иначе связанных с главным повествованием. В городе Read More ......
- Вечер В своем произведении Фет, изобразил один период времени, между днем и ночью. Картинка окружающей природы в это время суток выражена полностью. Все гармонично взаимодействует и сливается воедино умелым словом поэта. Он очень красочно повествует о солнце. А в другом Read More ......
- Фро Главная героиня произведения – двадцатилетняя девушка Фрося, дочь железнодорожника. Ее муж уехал далеко и надолго. Фрося очень сильно грустит по нему, жизнь теряет для нее всякий смысл, она даже бросает курсы железнодорожной связи и сигнализации. Отец Фроси, Нефед Степанович Read More ......
- Беовульф В Дании некогда правил король из славного рода Скильдингов по имени Хродгар. Он был особенно удачлив в войнах с соседями и, накопив большие богатства, решил увековечить память о себе и своем правлении. Он надумал выстроить великолепную пиршественную залу для Read More ......
- Нищий, вор События романа происходят в 1968 – 1972 годах. Через весь роман рефреном проходят отрывки из дневника Билли Эббота. Он со стороны наблюдает за семьей Джордахов. Рассуждения его, как правило, крайне циничны. Часть первая Журналист Александр Хаббел вместе с Read More ......
Цель : дать представление /представить/ картины жизни и судьбы людей деревни в произведениях названных авторов.
План
:
1. "Прощание с Матёрой" Валентина Распутина.
2. "Кануны" Василия Белова.
3. "Мужики и бабы" Бориса Можаева.
1. Писатель Валентин Распутин уверен, что все мы о рождения впитываем в себя картины своей Родины, что они влияют на наш характер. Отсюда и такое признание: "Я пишу о деревне, потому что я вырос там, она вскормила меня, и рассказать теперь правду о ней мой долг."
Вся жизнь В. Распутина связана с Ангарой, здесь, на Ангаре, происходит действие повести "Прощание с Матёрой". Небольшой остров на Ангаре, всего в пять километров. И остров, и деревня на нём называются Матёрой. Живёт она, эта Матёра, "встречая и провожая годы". "Лучше этой земли не сыскать": "хватало в ней и раздолья, и богатства, и красоты, и дикости, и всякой твари по паре."
Как вся наша страна, Матёра послала своих сыновей защищать Родину в годы войны и так же, как многочисленные деревни по всей необъятной России, осиротела, не дождавшись многих из них. Два сына полегло у Настасьи с Егором, прибрала война двоих сыновей и Дарьи: один остался в братской могиле на чужой стороне, другой, что заменил ушедших, погиб на лесосплаве. Течет жизнь, время: Масштабы новых строек непосредственно коснулись острова: при строительстве ГЭС Матёра подлежит затоплению. Мы видим деревню в последнее лето ее существования. Нелегко расставаться со своей землей. Как у людей есть предки, есть прошлое и у земли. Гибель Матёры - тяжелое время для многих жителей деревни. Одни сомневаются в правильности решения затапливать Матёру, другие /например, Дарья/ уверены, что это делать ни в коем случае не нужно: ведь здесь плодородные земли, отменные урожаи. Конечно, ГЭС создается для блага народа. Ну а жители острова - разве не народ? Благо для миллионов и кощунство над десятками - вещи несовместимые. Особенно поражает разорение кладбища. Или то, как Дарья прощается со своей избой: побелила, выскребла полы, помыла окна. Людей сорвать с насиженных мест, душу им перевернуть - это не по-человечески.
2. Произведение Василия Белова "Кануны" - это хроника коллективизации в северной деревне, два села, Ольховица и Шибаниха, в центре повествования. Это мир, в котором органично сосуществуют такие крепкие хозяева - труженики, как Данило и Павел Начины, Роговы, Евграф Миронов, кузнец-умелец Гаврила Насонов, прижимистый Лучок, безалаберный Судейкин, живущие "от мира" Носопырь и Тинюша, поп-прогрессист отец Николай, бывший помещик Прозоров. Это мир, где каждый знает друг о друге всё, где каждый зависим от другого и потому не может не считаться с ним. И вот этот мир пытается расколоть. Более всех движим такой идеей Игнаха Сопронов, секретарь шибановской парт ячейки /впоследствии снятый с этой должности/. Сопронов мстит односельчанам за все прежние неудачи и презрение, которым он был окружён.
Известия о коллективном труде у шибановцев и ольховцев поначалу не вызывают беспокойства. Данило Пачин рассуждает так: "..сообща-то мужикам и раньше бывало легче". Приводя подлинные документы той поры, Белов даёт обширную картину весьма противоречивых факторов и складывающихся обстоятельств вследствие поступающих сверху директив.
Роман Василия Белова - это роман-диспут, где персонажи ведут между собой острые, непримиримые споры. Например, Пачин, Миронов, Насонов недодумывают, за что их в кулаки зачислили и объявили врагами трудящихся с помощью прямого социологического исследования с цифровыми выкладками писатель стремиться доказать, что вовсе не было необходимости так жестоко безумно разрушать многовековой крестьянский уклад, вместо того, чтобы приспособить его к социализму, сообразуясь с реальными условиями.
Судьбы многих крестьян сложились трагически. Умышленно обложенные Сопроновым непосильным налогом, мужики "побежали" в колхоз.
Сегодня многие публицисты и критики размышляют над тем, почему крестьяне, подвергаемые столь жестоким репрессиям, не восстали. Но против кого восставать? Против родной советской власти? Ведь ее они утверждали в кровавых боях гражданской!
Василий Белов знает народную жизнь и пишет о своих героях с любовью и пониманием. Он создал талантливое произведение об одной из самых драматичных страниц нашей истории.
3. Этим же трагическим страницам "великого перелома" посвящен роман Бориса Можаева "Мужики и бабы". Мысли крепкого мужика-середняка Андрея Ивановича Бородина перекликаются с мыслями Данилы Пачина в "Канунах". "Не то беда, что колхозы создают, беда, что делают их не по-людски". Бородин своим практическим умом подмечает грядущую опасность отъединения крестьянина от земли и отсюда - равнодушное, незаинтересованное отношение к конечному результату своего труда.
Словами Бородина автор выражает свою боль за то, что "мужику приходит конец". Ведь в колхозе это будет уже не мужик, самостоятельный хозяин, а работник, за которым надо "приглядывать". Чрезвычайно интересен и важен для понимания авторского замысла образ Успенского, подлинного интеллигента, уважающего веру, нравы, обычаи народа, уникальность его жизненного уклада: "Не стричь всех под общую гребенку, не гнать окопом, а наделить правами, свободой, чтобы развилась каждая индивидуальность до нравственного совершенства".
Произведения Василия Белова и Бориса Можаева отражают сегодняшнее неоднозначное отношение к эпохе коллективизации, передают дух того непростого времени.
Краткие выводы :
1. Матёра - небольшой остров на Ангаре, на нём - деревня. При строительстве ГЭС Матёра надлежит затоплению. Нелегко расставаться жителям со своей землей. Людей сорвать с насиженных мест, душу им перевернуть - это "не по-человечески".
2. "Кануны" - хроника коллективизации в северной деревне. Приводя подлинные документы той поры, Белов даёт обширную картину весьма противоречивых факторов вследствие поступающих сверху директив. С помощью прямого социологического исследования с цифровыми выкладками писатель стремится доказать, что вовсе не было необходимости так жестоко, бездумно разрушать многовековой крестьянский уклад, вместо того, чтобы приспособить его к социализму, сообразуясь с реальными условиями.
3. Мысли крепкого середняка Андрея Ивановича Бородина из романа "Мужики и бабы" перекликаются с мыслями Данилы Начина в "Канунах": "`..не то беда. что колхозы создают, беда, что делают их не по-людски". Своим практическим умом Бородин подмечает грядущую опасность отъединения крестьянина от земли.
Для понимания авторского замысла важен образ Успенского - подлинного российского интеллигента, уважающего веру, нравы, обычаи народа, уникальность его жизненного уклада.
Произведения В.Белова и Можаева отражают сегодняшнее неоднозначное отношение к эпохе коллективизации
Литература
:
1. Н. Крупнина, Н. Соснина "Встреча с Матёрой".
2. Н. Ульяшов "Кануны" В. Белова и тема коллективизации в советской прозе".
Ф. Максудова
,
учитель литературы,
г. Казань, РТ
Не скажу, что Белова читать трудно, но всё-таки авторский стиль у него такой... знаете ли... своеобразный. То лирики нагонит, то растекается мыслью по древу, то погнал как конь под гору, что не удержишь. Вот в "Канунах" так - вроде генеральная сюжетная линия - это коллективизация, или раскрестьянивание, а как начнёт рассказывать про жизнь народа в деревне вне этих событий, так и невольно думаешь - не забылся ли автор, что не из той оперы поёт? Да, конечно автор пытался охватить широкие народно-крестьянские массы. И вышло довольно убедительно. Но не лишка ли лирики?
Роман называется "Кануны", и очень удачно. Так и напрашивается вопрос - если события в Шибанихе это только кануны, то что же было дальше?
Про то, что было дальше, написано немало книг. Ну а "Кануны" - это действительно про начало коллективизации, ещё не очень смелое, не шибко уверенное, но с каждым днём набирающее обороты. И вот коллективизация и раскулачивание проявляются в полную силу. У кого три коровы - тот враг.
Интересен образ Игнахи Сопронова, убеждённого большевика, а по сути подлеца, чья подлая натура только прогрессирует. Это человек, не считающийся ни с чьим положением, идущий наперекор всей деревне, где каждый человек друг другу свой, неудержим в достижении плана раскулачивания и организации колхоза, и самое главное - руководящийся личной неприязнью к людям во время проверок, чисток и раскулачиваний.
Упаси Господь в жизни такого встретить, не то что уж в романе прочитать.
Кривой Носопырь лежал на боку, и широкие, словно вешнее половодье, сны окружали его. Во снах он снова думал свои вольные думы. Слушал себя и дивился: долог, многочуден мир, по обе стороны, по ту и по эту.
Ну, а та сторона… Которая, где она?
Носопырь, как ни старался, не мог углядеть никакой другой стороны. Белый свет был всего один, один-разъединственный. Только уж больно велик. Мир ширился, рос, убегал во все стороны, во все бока, вверх и вниз, и чем дальше, тем шибче. Сновала везде черная мгла. Мешаясь с ярым светом, она переходила в дальний лазоревый дым, а там, за дымом, еще дальше, раздвигались то голубые, то кубовые, то розовые, то зеленые пласты; тепло и холод погашали друг дружку. Клубились, клубились вглубь и вширь пустые многоцветные версты…
«А дальше-то что? - думал во сне Носопырь. - Дальше-то, видно, Бог». Хотелось ему срисовать и Бога, но выходило не то чтобы худо, а как-то не взаправду. Носопырь ухмылялся одним своим по-волчьи пустым, по-овечьи невозмутимым нутром, дивился, что нет к Богу страха, одно уважение. Бог, в белой хламиде, сидел на сосновом крашеном троне, перебирал мозольными перстами какие-то золоченые бубенцы. Он был похож на старика Петрушу Клюшина, хлебающего после бани тяпушку из толокна.
Носопырь искал в душе почтение к тайнам. Опять срисовывал он богово, на белых конях, воинство, с легкими розовыми плащами на покатых, будто девичьих, плечах, с копьями и вьющимися в лазури прапорцами, то старался представить шумную ораву нечистого, этих прохвостов с красными ртами, прискакивающих на вонючих копытах.
И те и другие постоянно стремились в сражения.
Было в этом что-то пустоголовое, ненастоящее, и Носопырь мысленно плевался на тех и на этих. Вновь возвращался он к земле, к тихой зимней своей волости и к выстывающей бане, где жил бобылем, один на один со своею судьбой.
Сейчас он вспомнил свое настоящее имя. Его ведь звали Алексеем, он был сыном набожных, тихих и многодетных родителей. Но они недолюбливали младшего сына, отчего и женили на волостной красавице. На второй день после венчания отец вывел молодых за околицу, на обросший крапивой пустырь, воткнул в землю еловый кол и сказал: «Вот, прививайтесь, руки вам даны…»
Алеха был дородный мужик, но уж слишком несуразен лицом и фигурой: длинные, разной толщины ноги, косыня в туловище, а на большой круглой голове во все лицо уродился широкий нос, ноздри торчали в стороны, словно берлоги. От этого и прозвали его Носопырем. Он срубил избу на том самом месте, где отец поставил кол, но к землице так и не привился. Ходил ежегодно плотничать, бурлачил, на чужой стороне жить не любил, но из-за нужды привык зимогорить. Когда дети выросли, то вместе с матерью, оставив отца, ударились за реку Енисей, уж очень хвалил Столыпин-министр те места. Еще сосед Акиндин Судейкин придумал тогда частушку:
Мы живем за Енисеем,
Ни овса, ни ржи не сеем,
Ночь гуляем, день лежим,
Нахаркали на режим.
От семьи не доходило ни слуху ни духу. Носопырь навечно остался один, оброс волосами, окривел, дом продал, а для жилья купил баню и начал кормиться от мира. А чтобы не дразнили ребятишки нищим, он притворился коровьим лекарем, носил на боку холщовую с красным крестом сумку, где хранил стамеску для обрубания копыт и сухие пучки травы зверобоя.
Ему снилось и то, что было либо могло быть в любое время. Вот сейчас над баней в веселом фиолетовом небе табунятся печальные звезды, в деревне и на огородных задах искрится рассыпчатый мягкий снег, а лунные тени от подворий быстро передвигаются поперек улицы. Зайцы шастают около гумен, а то и у самой бани. Они шевелят ушами и бесшумно, без всякого толку скачут по снегу. Спит в пригороде на елке черный стогодовалый ворон, река течет подо льдом, в иных домах бродит в кадушках недопитое никольское пиво, а у него, у Носопыря, тоскуют суставы от прежних простуд.
Он очнулся от восхода луны, цыганское солнышко проникло в окошко бани. Тяжесть желтого света давила Носопырю на здоровое веко. Старик не стал открывать зрячий глаз, а открыл мертвое око. В темноте поплыли, зароились зеленые искры, но их быстрая изумрудная россыпь сразу сменилась кровавым тяжким разливом. И тогда Носопырь поглядел здоровым глазом.
Луна светила в окошко, но в бане было темно. Носопырь пощупал около, чтобы найти железный косарь и отщепнуть лучинку. Но косаря не было. Это опять сказывался он, баннушко. Носопырь хорошо помнил, как ввечеру топил каменку и как воткнул косарь между стеной и лавкой. Теперь вот баннушко опять спрятал струментину… Баловал он последнее время все чаще: то утащит лапоть, то выстудит баню, то насыплет в соль табаку.
Ну, ну, отдай, - миролюбиво сказал Носопырь. - Положь на место, кому говорят.
Луну затянуло случайным облачком, в бане тоже исчезло мертвое желтое облако. Каменка совсем остыла, было холодно, и Носопырю надоело ждать.
Совсем ты сдурел! Экой прохвост, право. Чево? Ведь не молоденький я баловать с тобой. Ну, вот, то-то.
Косарь объявился на другой лавке. Старик нащепал лучины и хотел затопить каменку, но теперь, прямо из-под руки, баннушко уволок спички.
Ну, погоди! - Носопырь погрозил кулаком в темноту. - Вылезай добром, ежели!..
Но баннушко продолжал разыгрывать сожителя, и Носопырь топнул ногой.
Отдай спички, дурак!
Ему казалось, что он ясно видит, как из-под лавки, где была дыра в пол, по-кошачьи мерцают два изумрудных глаза. Носопырь начал тихо подкрадываться к тому месту. Он только хотел схватить баннушка за скользкую шерсть, как нога подвернулась, Носопырь полетел. Он чуть не кувырнул шайку с водой, плечом ударился в дверку. «Хорошо что не головой», - вскользь подумалось ему. Тут баннушко завизжал, бросился в притвор, только и Носопырь не зевал, успел-таки вовремя прихлопнуть дверку. Он крепко тянул за скобу, был уверен, что зажал в притворе хвост баннушка.
Вот тебе, так! Будешь еще варзать? Будешь охальничать, бу…
Визг за дверью перешел в какой-то скулеж, потом как будто все стихло. Носопырь хлопнул по балахону: спички оказались в кармане. Он вздул огонь и осветил притвор. Меж дверью и косяком был зажат конец веревки. «Вот шельма, ну и шельма, - Носопырь покачал головой. - Каждый раз грешить приходится».
Теперь он зажег лучину и вставил ее в гнутый железный светец. Веселый горячий свет осветил темные, будто лаковые, бревна, белые лавки, жердочку с висящими на ней берестяным пестерем и холщовой сумой, где хранились скотские снадобья. Большая черная каменка занимала треть бани, другую треть - высокий двухступенчатый полок. Шайка воды с деревянным, в образе утицы ковшиком стояла на нижней ступени. Там же лежала овчина, и на окне имелись берестяная солонка, чайный прибор, ложка и чугунок, заменяющий не только горшок для щей, но и самовар.
Носопырь взял веревку, которую баннушко заместо хвоста подсунул в притвор. Босиком пошел на мороз, за дровами. Врассыпную от бани с визгом бросились ребятишки. Остановились, заприплясывали.
Дедушко, дедушко!
А ничево!
Ну, ничева-то у меня много и дома.
Носопырь огляделся. Вверху, на горе, десятками высоченных белых дымов исходила к небу родная Шибаниха. Дымились вокруг все окрестные деревеньки, словно скученные морозом. И Носопырь подумал: «Вишь, оно… Русь печи топит. Надо и мне».
Он принес дров, открыл челисник - дымовую дыру - и затопил каменку. Дрова занялись трескучим бездымным огнем. Носопырь сел на пол напротив огня - в руках кочерга, калачом мослатые ноги - громко запел тропарь: «…собезначальное слово отцу и духови от девы, рождшееся на спасение наше, воспоим вернии и поклонимся, яко благоволи плотню взыти на крест и смерть претерпети и врскресити умершия славным воскресением твоим!»
Василий Белов
Роман-хроника конца 20-х годов
Часть первая
Кривой Носопырь лежал на боку, и широкие, словно вешнее половодье, сны окружали его. Во снах он снова думал свои вольные думы. Слушал себя и дивился: долог, многочуден мир, по обе стороны, по ту и по эту.
Ну, а та сторона… Которая, где она?
Носопырь, как ни старался, не мог углядеть никакой другой стороны. Белый свет был всего один, один-разъединственный. Только уж больно велик. Мир ширился, рос, убегал во все стороны, во все бока, вверх и вниз, и чем дальше, тем шибче. Сновала везде черная мгла. Мешаясь с ярым светом, она переходила в дальний лазоревый дым, а там, за дымом, еще дальше, раздвигались то голубые, то кубовые, то розовые, то зеленые пласты; тепло и холод погашали друг дружку. Клубились, клубились вглубь и вширь пустые многоцветные версты…
«А дальше-то что? - думал во сне Носопырь. - Дальше-то, видно, Бог». Хотелось ему срисовать и Бога, но выходило не то чтобы худо, а как-то не взаправду. Носопырь ухмылялся одним своим по-волчьи пустым, по-овечьи невозмутимым нутром, дивился, что нет к Богу страха, одно уважение. Бог, в белой хламиде, сидел на сосновом крашеном троне, перебирал мозольными перстами какие-то золоченые бубенцы. Он был похож на старика Петрушу Клюшина, хлебающего после бани тяпушку из толокна.
Носопырь искал в душе почтение к тайнам. Опять срисовывал он богово, на белых конях, воинство, с легкими розовыми плащами на покатых, будто девичьих, плечах, с копьями и вьющимися в лазури прапорцами, то старался представить шумную ораву нечистого, этих прохвостов с красными ртами, прискакивающих на вонючих копытах.
И те и другие постоянно стремились в сражения.
Было в этом что-то пустоголовое, ненастоящее, и Носопырь мысленно плевался на тех и на этих. Вновь возвращался он к земле, к тихой зимней своей волости и к выстывающей бане, где жил бобылем, один на один со своею судьбой.
Сейчас он вспомнил свое настоящее имя. Его ведь звали Алексеем, он был сыном набожных, тихих и многодетных родителей. Но они недолюбливали младшего сына, отчего и женили на волостной красавице. На второй день после венчания отец вывел молодых за околицу, на обросший крапивой пустырь, воткнул в землю еловый кол и сказал: «Вот, прививайтесь, руки вам даны…»
Алеха был дородный мужик, но уж слишком несуразен лицом и фигурой: длинные, разной толщины ноги, косыня в туловище, а на большой круглой голове во все лицо уродился широкий нос, ноздри торчали в стороны, словно берлоги. От этого и прозвали его Носопырем. Он срубил избу на том самом месте, где отец поставил кол, но к землице так и не привился. Ходил ежегодно плотничать, бурлачил, на чужой стороне жить не любил, но из-за нужды привык зимогорить. Когда дети выросли, то вместе с матерью, оставив отца, ударились за реку Енисей, уж очень хвалил Столыпин-министр те места. Еще сосед Акиндин Судейкин придумал тогда частушку:
Мы живем за Енисеем,
Ни овса, ни ржи не сеем,
Ночь гуляем, день лежим,
Нахаркали на режим.
От семьи не доходило ни слуху ни духу. Носопырь навечно остался один, оброс волосами, окривел, дом продал, а для жилья купил баню и начал кормиться от мира. А чтобы не дразнили ребятишки нищим, он притворился коровьим лекарем, носил на боку холщовую с красным крестом сумку, где хранил стамеску для обрубания копыт и сухие пучки травы зверобоя.
Ему снилось и то, что было либо могло быть в любое время. Вот сейчас над баней в веселом фиолетовом небе табунятся печальные звезды, в деревне и на огородных задах искрится рассыпчатый мягкий снег, а лунные тени от подворий быстро передвигаются поперек улицы. Зайцы шастают около гумен, а то и у самой бани. Они шевелят ушами и бесшумно, без всякого толку скачут по снегу. Спит в пригороде на елке черный стогодовалый ворон, река течет подо льдом, в иных домах бродит в кадушках недопитое никольское пиво, а у него, у Носопыря, тоскуют суставы от прежних простуд.
Он очнулся от восхода луны, цыганское солнышко проникло в окошко бани. Тяжесть желтого света давила Носопырю на здоровое веко. Старик не стал открывать зрячий глаз, а открыл мертвое око. В темноте поплыли, зароились зеленые искры, но их быстрая изумрудная россыпь сразу сменилась кровавым тяжким разливом. И тогда Носопырь поглядел здоровым глазом.
Луна светила в окошко, но в бане было темно. Носопырь пощупал около, чтобы найти железный косарь и отщепнуть лучинку. Но косаря не было. Это опять сказывался он, баннушко. Носопырь хорошо помнил, как ввечеру топил каменку и как воткнул косарь между стеной и лавкой. Теперь вот баннушко опять спрятал струментину… Баловал он последнее время все чаще: то утащит лапоть, то выстудит баню, то насыплет в соль табаку.
Ну, ну, отдай, - миролюбиво сказал Носопырь. - Положь на место, кому говорят.
Луну затянуло случайным облачком, в бане тоже исчезло мертвое желтое облако. Каменка совсем остыла, было холодно, и Носопырю надоело ждать.
Совсем ты сдурел! Экой прохвост, право. Чево? Ведь не молоденький я баловать с тобой. Ну, вот, то-то.
Косарь объявился на другой лавке. Старик нащепал лучины и хотел затопить каменку, но теперь, прямо из-под руки, баннушко уволок спички.
Ну, погоди! - Носопырь погрозил кулаком в темноту. - Вылезай добром, ежели!..
Но баннушко продолжал разыгрывать сожителя, и Носопырь топнул ногой.
Отдай спички, дурак!
Ему казалось, что он ясно видит, как из-под лавки, где была дыра в пол, по-кошачьи мерцают два изумрудных глаза. Носопырь начал тихо подкрадываться к тому месту. Он только хотел схватить баннушка за скользкую шерсть, как нога подвернулась, Носопырь полетел. Он чуть не кувырнул шайку с водой, плечом ударился в дверку. «Хорошо что не головой», - вскользь подумалось ему. Тут баннушко завизжал, бросился в притвор, только и Носопырь не зевал, успел-таки вовремя прихлопнуть дверку. Он крепко тянул за скобу, был уверен, что зажал в притворе хвост баннушка.
Вот тебе, так! Будешь еще варзать? Будешь охальничать, бу…
Визг за дверью перешел в какой-то скулеж, потом как будто все стихло. Носопырь хлопнул по балахону: спички оказались в кармане. Он вздул огонь и осветил притвор. Меж дверью и косяком был зажат конец веревки. «Вот шельма, ну и шельма, - Носопырь покачал головой. - Каждый раз грешить приходится».
Теперь он зажег лучину и вставил ее в гнутый железный светец. Веселый горячий свет осветил темные, будто лаковые, бревна, белые лавки, жердочку с висящими на ней берестяным пестерем и холщовой сумой, где хранились скотские снадобья. Большая черная каменка занимала треть бани, другую треть - высокий двухступенчатый полок. Шайка воды с деревянным, в образе утицы ковшиком стояла на нижней ступени. Там же лежала овчина, и на окне имелись берестяная солонка, чайный прибор, ложка и чугунок, заменяющий не только горшок для щей, но и самовар.
