Проблемы классической концепции
Классическая концепция истины
Концепция, согласно которой истина есть соответствие мыслей действительности, называется классической. Она называется так потому, что является древнейшей из всех
концепций истины. Именно с нее и начинается теоретическое исследование истины.
Классическая концепция истины философски неоднородна. Она получила различные философские интерпретации - как материалистические, так и идеалистические. Эти интерпретации различались пониманием сущности познавательного процесса, природы действительности. Однако при всем этом их объединяло убеждение, что действительность может быть показана, воспроизведена в системе знаний. Это убеждение всегда было основополагающим принципом классической концепции.
Несмотря на свою философскую разнородность, классическая концепция всегда стояла ближе к материализму, чем к идеализму. Попытки приспособить ее к идеализму оканчивались неудачей и в конечном счете приводили к ее пересмотру. Лишь в рамках материализма она получила свое наиболее полное развитие.
В западной философии классическую концепцию истины именуют иногда теорией соответствия или корреспондентской теорией истины. Эти названия, строго говоря, не тождественны. Понятие «корреспондентская теория» является более широким. Оно, как мы дальше покажем, охватывает большой круг самых разнообразных гносеологических теорий, определяющих истину через понятие соответствия, включая классическую концепцию.
Истоки классической концепции истины восходят к античной философии. Первые попытки ее теоретического осмысления были предприняты Платоном и Аристотелем. Платону принадлежит следующая характеристика понятия истины: «...тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе,- лжет...» *. Аналогичным образом характеризует понятие истины и Аристотель в своей «Метафизике»: «...говорить о сущем, что его -нет, или о не-сущем, что оно есть,- значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть,- значит говорить истинное» 2.
Возникнув в античный период, классическая концепция истины стала доминирующей в теории познания. Это обстоятельство связано с тем, что она наиболее полно
" Платон. Соч. в трех томах, т. 1. М., 1968, стр. 417.
2 Аристотель. Соч. в четырех томах, т. 1. М., 1975, стр. 141.
соответствовала целям познания, включая и научное познание.
Центральным понятием классической концепции является понятие соответствия мыслей действительности. Какое содержание вкладывается в это понятие? Нужно заметить, что понятие соответствия не однозначно. В некоторых случаях оно употребляется для характеристики процесса называния, т. е. отношения между именем и вещью. В классической концепции под соответствием понимается нечто другое. Когда говорят о том, что мысль соответствует действительности, имеют в виду следующее: то, что утверждается мыслью, действительно имеет место. Понятие соответствия, таким образом, совпадает с понятиями «воспроизведение», «адекватность».
Другое важное понятие классической концепции - понятие действительности, или реальности. Когда познание ориентировано на внешний мир, то это понятие отождествляется с понятием объективного мира. Такого взгляда на действительность придерживались не только материалисты, но и объективные идеалисты, например Платон. Однако в контексте теории истины такая трактовка действительности является все же узкой. Принятие ее означало бы ограничение классической концепции рамками познания только внешнего мира. Но эта концепция претендует на универсальность, на применение понятия истины не только к мыслям, обращенным к объективному миру, но и к мыслям, относящимся к объектам любой природы, в том числе к мысленным объектам. Так, следующие два предложения:
Земля - планета Солнечной системы, Уравнение Шредингера - линейное уравнение - суть истинные предложения. Несмотря на различие референтов предложений, классическая концепция в обоих случаях рассматривает истинность предложения как его соответствие действительности. Под действительностью она понимает не только то, что является элементом внешнего мира, но и то, что просто имеет место.
В любом ли случае мысль, соответствующая действительности, может быть квалифицирована как истина? Здесь существенное значение имеет то, что представляет собой мысль с точки зрения своей логической формы. Рассмотрим выражения: атом водорода, перпетуум мобиле. В логическом плане они суть понятия. Первое имеет референт в реальном мире, второе - нет. В послед-
нем случае понятие не имеет объективного содержания. Однако упомянутая логическая форма в любом случае лишена истинностного значения". В логической литературе почти общепринято считать, что носителями истинностного значения могут быть суждения или высказывания, представленные повествовательными предложениями. Например, высказывания: Атом водорода имеет один протон и Перпетуум мобиле не существует в природе - являются истинами.
В зарубежной философской и логической литературе, преимущественно англо-американской, иногда проводится различие между просто повествовательными предложениями и утверждениями. Некоторые авторы считают, что истина связана не с любыми повествовательными предложениями, а только с теми, которые имеют характер утверждений. Такой точки зрения придерживается, в частности, Д. Хэмлин2. Эта точка зрения приводит к релятивизации понятия истины.
Истина, по Хэмлину, есть свойство утверждений, представленных в виде предложений. Однако является ли данное предложение утверждением или нет - это существенно зависит от контекста. Допустим, мы переводим с английского на русский следующее предложение: Cambridge is situated in seventy mile from London.
Русским эквивалентом этого предложения будет предложение: Кембридж расположен на расстоянии семидесяти миль от Лондона.
Такое предложение, по Хэмлину, не носит характера утверждения, а рассматривается просто как перевод иностранного текста. Поэтому оно лишено истинностного значения. Однако мы можем выйти за рамки данного контекста и рассматривать его как утверждение о Кембридже. В этом случае предложение обретает истинностное значение.
Таким образом, по Хэмлину, одно и то же предложение в одном контексте будет иметь истинностное значение, а в другом - нет. Д. О’Коннор, в отличие от Хэмлина, считает, что в данном случае мы имеем дело не с относительностью понятия истины, а с двумя различ-
" По мнению Д. П. Горского, в некоторых случаях понятию можно приписывать истинностное значение. См. Д. П. Горский. Проблемы общей методологии наук и диалектической логики. М., 1966, стр. 321.
2 W. Hamlyn. The theory of knowledge. N. Y.-L., 1971.
ными значениями истины - истиной в «слабом» смысле и истиной в «сильном» смысле. Первая характеризует предложения, которые являются просто дескриптивно адекватными. Вторая - предложения, которые, будучи дескриптивно адекватными, утверждают описываемое ими положение дел".
Но не все утверждения, с точки зрения классической концепции, являются носителями истинностных значений. Наряду с теми, которые имеют истинностное значение, существует класс утверждений, которые не являются ни истинными, ни ложными. Утверждения, являющиеся носителями истинностных значений, характеризуются рядом специфических признаков, отличающих их от утверждений, лишенных истинностных значений. Приведем некоторые из них.
Истинными могут быть лишь правильно сформулированные в данном языке предложения. Например, тригонометрическое равенство tg 45° =1 представляет собой истинное утверждение, а неравенство tg 45°>1-ложное утверждение. Но выражение 45° tg=l не является ни истинным, ни ложным. Оно лишено смысла.
Обычно в классической концепции в качестве истинных принимаются только такие предложения, которые являются дескриптивными предложениями, т. е. имеют характер описаний. Предложения, не являющиеся дескриптивными, считаются лишенными истинностного значения. К таковым принадлежат предложения: Приходите вовремя, Вы очень хорошо сделали, что пришли вовремя, и т. д.
Чтобы предложения могли иметь истинностное значение, они должны быть не просто дескриптивными, а дескриптивно определенными. Например, x>4 или х+6=у представляют собой неопределенные утверждения и не могут быть квалифицированы ни как истинные, ни как ложные. Напротив, утверждения «Существует х такое, что x>4» и «4+6==10» являются дескриптивно определенными и вместе с тем истинными.
Может показаться, что вопрос о том, имеет ли данное предложение истинностное значение, является философски нейтральным и может быть решен на основе чисто логических соображений. Действительно, в некоторых конкретных случаях он не связан с философией. Но, как
" D. O"Connor. The correspondence theory of truth. L, 1975, p. 81.
свидетельствует история философии, в особенности современной, в наиболее существенных своих проявлениях он все же носит философский характер, его решение зависит от принятых философских установок.
Яркой иллюстрацией его философского характера служит обсуждение вопроса о том, имеют ли истинностное значение «метафизические» (т. е. философские) высказывания и методологические принципы. Неопозитивисты, которые ввели в качестве критерия содержательности требование верифицируемости, отвергают истинностное значение как для первых, так и для вторых. С этой точкой зрения не могут согласиться сторонники диалектического материализма, которые считают неопозитивистский принцип верифицируемости чрезмерным ограничением, не совместимым ни с научной философией, ни с частными науками.
Сторонники классической концепции истины на первых порах полагали, что определяемая ею цель - соответствие мыслей действительности - может быть достигнута сравнительно просто. Они в явной или неявной форме исходили из следующих предположений: действительность, с которой непосредственно имеет дело человек и которая является предметом его познания, не зависит от самого знания; мысли могут быть приведены в простое однозначное соответствие с действительностью; имеется интуитивно ясный и не вызывающий сомнений критерий, позволяющий установить, соответствуют мысли реальности или нет; теория, определяющая истину как соответствие действительности, логически непротиворечива. Однако путь классической концепции ийтины оказался не столь простым, как он представлялся ее основоположникам. Эта концепция столкнулась с целым рядом проблем, которые послужили поводом для ее критического пересмотра. Укажем некоторые из них.
1. Проблема природы познаваемой реальности. Человек в своем познании непосредственно имеет дело не с объективным миром «самим по себе», а с миром в том его виде, как он им чувственно воспринимается и концептуально осмысливается. Факты, которым соответствует истинное знание и которые определяются как то, что имеет место, являются элементами не объективного,
а чувственно воспринятого и концептуально осмысленного мира.
Такая ситуация создает определенные трудности, в особенности для первых, «наивных» вариантов классической теории. О"Коннор описывает их следующим образом: «Согласно корреспондентской теории истины, факты являются не зависящими от мышления предпосылками истины, которым должны соответствовать наши убеждения, если они истинны. Но факты не являются не зависящими от мышления и не могут быть таковыми, ибо они... несут концептуальную нагрузку. Мы можем признать фактуальными только те аспекты нашего опыта, которые мы узнаем и интерпретируем посредством наших понятий»".
Согласно английскому философу П. Стросону, сами объекты, о которых говорится в утверждениях, не являются фактами. Факты связаны с утверждениями таким образом, что если мы исключаем из мира утверждения, то мы исключаем из него и факты. Стросон пишет: «Факты есть то, что утверждения (когда они истинны) утверждают. Они не являются тем, о чем утверждения говорят» 2. Факты, которым должны соответствовать утверждения, являются «псевдоматериальным коррелятом» этих утверждений. Такая трактовка фактов может иметь, по мнению Стросона, роковые последствия для корреспондентской теории и, в частности, для классической концепции истины. Если факты не являются элементами объективного мира, а представляют собой познавательное содержание истинных утверждений, то, как полагает Стросон, утверждения не могут быть истинными благодаря фактам. Ибо никакое эмпирическое утверждение не может быть истинным благодаря своему собственному значению.
2. Проблема характера соответствия мыслей реальности. Классическая концепция истины в ее «наивной» форме рассматривает это соответствие как простое копирование реальности мыслями. Исследования соответствия знаний действительности показывают, однако, что это соответствие не является простым и однозначным. Оно сопряжено с целым рядом конвенций, соглашений. В глазах философов, которые представляют себе классическую
" D. O"Connor. The correspondence theory of truth, p. 67.
2 Цит. по: G. Pitcher. Truth. Englewood Cliffs, 1964, p. 38.
концепцию истины только в ее наивной форме, указанные моменты выглядят как опровержение последней. Так, Д. Хэмлин пишет в связи с этим: «Часто говорят, что корреспондентская теория не может быть даже основой для оценки некоторого положения как истинного. Ибо... данная теория предполагает, что существует простое отношение между языком и миром, что утверждения являются копиями мира. Язык в действительности не похож на эту копию. Поэтому данная теория ошибочна» 1.
3. Проблема критерия истины. Эта проблема сыграла исключительно важную роль в развитии классической концепции. Отчасти она связана с первой проблемой. Если человек непосредственно контактирует не с миром «в себе», а с чувственно воспринятым и концептуализированным миром, то спрашивается: каким образом он может проверить, соответствуют ли его утверждения самому объективному миру?
Проблема критерия истины не исчерпывается, однако, упомянутым аспектом. Она характеризуется еще целым рядом моментов, из которых мы отметим следующие. Еще древние скептики обратили внимание на то, что постановка вопроса о критерии истины приводит к парадоксу бесконечного регресса. Секст Эмпирик считал, что для доказательства истинности утверждения необходимо принять некоторый критерий истины. Однако сам этот критерий, представляющий собой метод распознания истинных утверждений, должен быть доказан на основе другого критерия истины и т. д. до бесконечности.
В XX в. аргумент Секста Эмпирика был возрожден логиком Нельсоном, который на его основе сформулировал «парадокс Нельсона». Этот парадокс представляет определенную угрозу для тех вариантов корреспондентской теории истины, в рамках которых принимается, что критерий истинности знаний принадлежит самому знанию.
Значительно больший резонанс в философии получила проблема критерия истинности универсальных высказываний. Если соответствие или несоответствие индивидуальных, частных утверждений «обозримо» для исследователя, то этого нельзя сказать об универсальных
" D. W. Hamlyn. The correspondence theory of truth. - «The philosophical quarterly», 1962, vol. 12, p. 193.
высказываниях, поле приложимости которых потенциально бесконечно. Универсальность предложения создает трудности для его проверки. Поскольку же универсальные высказывания являются логической формой выражения законов науки, трудности, связанные с ними, приобретают фундаментальный характер.
4. Классическая концепция в том ее варианте, в котором истина рассматривается как соответствие не только объективной, но и любой действительности, приводит к логическому противоречию, получившему название парадокса лжеца. Этот парадокс, известный еще древним грекам (Эпименид-VI в. до н. э., Эвбулид-IV в. до н. э.), состоит в следующем. Согласно классической концепции, истина представляет собой соответствие утверждения некоторому референту. Однако она не ограничивает выбор референтов высказываний. Референтом данного высказывания может быть само это высказывание. Такого рода высказывания называются самореферентными. Пусть у нас имеется самореферентное утверждение А, которое означает: А - ложно. Возникает вопрос: истинно или ложно данное предложение Л? Допустим, что А - истинно. Но А означает: А - ложно. Следовательно, если А - истинно, то А должно быть ложным. Допустим, что А ложно. Но так как А означает: А - ложно, то признание ложности А приводит к выводу, что А истинно.
Подчеркнем, что парадокс лжеца, сыгравший значительную роль в развитии современной логики (и математики), является парадоксом классической концепции истины. Он был воспринят некоторыми философами как свидетельство ее логической противоречивости.
Вышеупомянутые проблемы оказались неразрешимыми для классической концепции в ее первоначальной, «наивной» форме. Они стимулировали двоякого рода деятельность: во-первых, попытки усовершенствовать и развить классическую теорию таким образом, чтобы трудности, с которыми она столкнулась, были преодолены без отказа от ее принципов; во-вторых, критический пересмотр классической концепции и замену ее другими, альтернативными (неклассическими) концепциями и теориями истины. Рассмотрим теперь некоторые альтернативы классической концепции - когерентную и прагматическую теории истины.
Одним из направлений ревизии классической концепции истины является ее пересмотр с позиций когерентной теории, сводящей вопрос об истине к проблеме когерентности, т. е. самосогласованности, непротиворечивости знаний. Истоком этой теории послужили трудности установления соответствия знаний действительности и критерия этого соответствия, с которыми столкнулась классическая теория. Существуют два основных варианта когерентной теории истины. Один из них вводит новое понятие истины как когерентности знаний, которое предлагается вместо прежнего понятия истины как соответствия знаний действительности. Другой вариант, хотя и сохраняет классическую трактовку истины, вместе с тем утверждает, что соответствие знаний действительности может быть установлено только через когерентность, которая выступает в качестве критерия истины.
Одним из основоположников первого варианта когерентной теории принято считать Канта. Вообще говоря, взгляды Канта на проблему истины не отличаются однозначностью и последовательностью. С одной стороны, Кант провозглашает свою приверженность классической концепции истины. С другой - стремится показать, что не существует одностороннего соответствия знаний данным опыта, ибо опыт сам оказывается зависящим от форм рассудочной деятельности человека. Таким образом, по Канту получается, что существует взаимная согласованность, единство чувственного и логического, которые и определяют содержание и смысл истины. Этот момент доминирует в философии Канта, вследствие чего оценку Канта как одного из основоположников когерентной теории истины можно считать в целом справедливой.
В XX в. когерентная теория истины возрождается некоторыми представителями неопозитивизма, например О. Нейратом. Неопозитивистская версия когерентной теории исходит из того, что только метафизика может пытаться сравнивать предложения с реальным миром; позитивная же наука должна сравнивать одни предложения с другими предложениями.
Версия когерентной теории истины, связанная с именем О. Нейрата, является результатом кризиса раннего
неопозитивизма. Согласно последнему, научное знание может быть полностью сведено к протокольным предложениям - предложениям о наблюдаемых. Эта трактовка, принадлежащая Р. Карнапу, была подвергнута критике О. Нейратом, который указал, что не существует чистых протокольных предложений, обладающих абсолютной бесспорностью. Эти предложения могут быть как истинными, так и ложными. Если какое-либо протокольное предложение находится в противоречии с теоретическим предложением, формулирующим закон, то, по мнению Карнапа, единственным способом преодоления этого противоречия является изменение закона. С точки зрения Нейрата, в данной ситуации в принципе допускается возможность отказа не только от закона, но и от протокольного предложения.
Истинность научного знания заключается, по Нейрату, не в том, что это знание соответствует действительности или какой-то другой части знания, истинность которой носит абсолютный характер, а в том, что все знание представляет собой самосогласованную систему. Именно это свойство самосогласованности, или когерентности, является тем референтом, к которому относится понятие истины.
Истоками второго варианта когерентной теории истины, видимо, можно считать философию элеатов. Парменид и Зенон принимали, хотя и неявно, понятие истины как соответствия знаний действительности. Однако они считали, что это соответствие может быть удостоверено не путем наблюдений, которые не дают достоверного знания, а лишь путем установления непротиворечивости знаний. Противоречивая идея не имеет референта в реальном мире. Вместе с тем непротиворечивость идеи гарантирует правильное описание ею реального положения вещей.
Следуя этой рационалистической установке, Парменид утверждал, что мысль о существовании в природе пустоты, «небытия» является ложной, т. е. не соответствующей действительности. Ее ложность состоит в ее внутренней противоречивости. Если мы мыслим «небытие» как нечто реальное, то оно в силу этого перестает быть «небытием». Идея «небытия» есть невыразимая в мыслях идея, а поэтому ей ничто не соответствует в реальном мире. Следуя аналогичной схеме, ученик Парменида Зенон отрицал истинность идеи движения, так как эта идея
приводит к неразрешимым противоречиям - апориям («Дихотомия», «Стрела», «Ахиллес и черепаха»).
Этот вариант когерентной теории истины в несколько модифицированном виде принимается некоторыми современными западными философами и логиками. К ним относится, в частности, Н. Решер. Решер не отвергает корреспондентскую теорию истины полностью, считая ее «безусловно наилучшим образом сконструированной для ответа на вопрос о дефиниции истины» ". Поэтому понятие истины может быть принято так, как оно определяется в рамках этой теории, т. е. как соответствие знаний действительности. Однако, поскольку эта теория сталкивается с трудностями в вопросе о критерии истины, она должна уступить место когерентной концепции.
Функционирование когерентной теории как определяющей критерии истины Решер представляет себе следующим образом. Допустим, что мы имеем множество М эмпирических высказываний. Высказывания могут быть как-то связаны между собой. При этом ни одно из них не обладает истинностью само по себе. Оно может быть только кандидатом в истинные высказывания и становится таковым только относительно подмножества N тех высказываний из множества М, между которыми существует отношение взаимной когерентности. Цель когерентной теории заключается тогда в том, чтобы отделить истинные высказывания от неистинных. Ключ к решению этой проблемы состоит в нахождении во множестве М подмножества N когерентных высказываний. «Кандидаты в истины, - уточняет Решер,- квалифицируются как истины благодаря выявлению их совместимости с как можно большим числом других эмпирических высказываний» 2.
Когерентную теорию истины в ее применении к эмпирическим наукам нельзя считать достойным соперником классической теории. Она не только не преодолевает трудностей последней, но, наоборот, усугубляет их, сталкиваясь, в свою очередь, и с другими, неразрешимыми для нее проблемами. Мы отметим две из них:
а) Эта теория пытается решить проблему когерентности в логическом смысле. Однако проблема когерент-
" N. Rescher. The coherence theory of truth. Oxford, 1973, p. 9.
ности, т. е. непротиворечивости, как логическая проблема чрезвычайно сложна. Она разрешима только в простейших случаях. Но она неразрешима в достаточно сложных логических исчислениях, тем более в контексте таких наук, как физика.
б) Когерентность рассматривается как внутреннее свойство системы высказываний. Решер пишет: ««Когерентность», рассматриваемая в когерентной теории, касается вопроса об отношении одних высказываний к другим, но она не касается вопроса «когерентности» с реальностью или с фактами действительности» ". Однако в рамках такой трактовки когерентности невозможно понять, каким образом непротиворечивость знаний гарантирует их соответствие реальному миру. Очевидно, условие непротиворечивости не является достаточным условием истинности, поскольку не всякая непротиворечивая система утверждений о реальном мире соответствует реальному миру. Кроме того, это условие применительно к естественным наукам, например к физике, не всегда оказывается и необходимым. Противоречивость какой-либо теории не означает автоматически ее ложности. Она может быть показателем временных трудностей, переживаемых истинной теорией.
Итак, сторонники когерентной теории (или теорий) истины обратились к когерентности как к способу изба- -виться от трудностей, с которыми столкнулась классическая концепция истины. Но путь, который они избрали, сопряжен с еще большими трудностями. Более того, этот путь, по существу, заводит в тупик2.
Переосмысление основополагающих принципов классической теории истины привело в возникновению в русле аналитической философии новой концепции истины, получившей название когерентной.
Истоки когерентной концепции истины аналитики обнаруживают в идее И. Канта о несоответствии наших описаний объекта тому, каков он »сам по себе», независимо от его воздействия на нас. Истинность суждений определяется в когерентной концепции не соответствием обмани реальности, а ролью и местом высказывания в некоторой концептуальной схеме, когерентностью предложения с уже имеющимися достоверными знаниями. Истина становится продуктом соглашения, конвенции, конвенции. Суждение становится истинным не само по себе, а по отношению к каким конкретной познавательной ситуации, соответствует ценностям и ши сам того или иного научного сообщества; истинность предложении состоит в его когеренции, или согласии с другими предложениями.
Возможным оказывается одновременное сосуществование мно
жества истинных философских положений. Так, X. Патнэм отмечает, что »не существует точки зрения Бога, которую мы можем знать или можем представить; существуют только разнообразные точки конкретных людей, отражающие. их разнообразные интересы, которым служат теории и описания» [цит. по: Макеева Л.Б. Философия Х. Патнэма. М., 1996., с. 88]. Место объективной реальности занимают язык, высказывания, предложения Аналитическое направление западной философской мысли превращает язык в самостоятельный объект исследования, рассматривает его неотъемлемый компонент рационального дискурса. Л. Витгенштейн усматривает в аналитическом прояснении языка основную функцию философии, выводя тем самым за рамки философской проблематики метафизику. Суть познания, по Л. Витгенштейну, — не поспит чистого
качества вещей, их подлинного содержания, а oобъяснение
фактов и изучение законов репрезентации фрагментов реальности.
Философское исследование направляется на установление и »логи
ческой картины факта» [Витгенштейн Л. Логико-философский тракта // Философские работы. М., 1994. Ч. 1, с. 10]. Язык представляется как особое
смысловое пространство, структура которого отражает структуру реально
сти и мышления. Задачей философии Л. Витгенштейн считает
высказывание о невыразимом, неуловимом в пределах дознаватели
способностей человека а прояснение наличных актов мышления: »Мыс
ли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия призвана делать ясными и отчетливыми» [Витгенштейн Л. Логико-философский тракта // Философские работы. М., 1994. Ч. 1, с. 10, с. 24]. Эмпирическое подтверждение
лишается своей доминирующей роли и всецело подчиняется силе представлений, той »концептуальной схеме», в которой оно производит. Согласно X Патнэму, всякое знание об объектах действительного можно только в рамках некоторой теории, факты не существуют не зависимо от нашего отношения к ним: »Мы разрезаем мир на объекты, когда вводим ту или иную схему описания» [цит. по: Макеева Л.Б. Философия Х. Патнэма. М., 1996, с. 87].
Когерентную концепцию истины развивали некоторые представители неопозитивизма, например, О. Нейрат. Его версия исходит из того, что только метафизика может пытаться сравнивать предложения с реальным миром. Истинность научного знания заключается не в том, что знание соответствует действительности, а в том, что всё знание представляет собой самосогласованную систему. Именно это свойство самосогласованности является тем референтом, к которому относится понятие истины.
Представители когерентной концепции истины приходят к выводу о многообразии правильных версий описания мира М. Даммит, Н. Гудмен считают, что их предоставляют не только наука, но и обыденное сознание, и разные виды искусства. Поэтому описания мира невозможно сравнивать с реальностью в той форме, в какой она существует до всякого описания. Сравнению подлежит не реальность и её описание, а различные версии друг с другом. Критериями выбора правильной версии становятся: когерентность, дедуктивная и индуктивная правильность, простота и сфера действия. Истина в связи с этим рассматривается уже не как соответствие реальности, а как »рациональная утверждаемость», »когерентность», »правильность подгонки».
Классический вариант когерентной концепции истины — теория Р. Карнапа. Р. Карнап утверждает, что объективно истинные, абсолютно достоверные знания возможны, они могут быть достигнуты в науке и выражены в протокольных предложениях. При этом протокольные предложения отображают не только формальную суть проблемы, но и позволяют увидеть субъективную сторону — чувственные переживания субъекта. Сводя истинные знания к протокольным предложениям, Р. Карнап предлагал очистить язык философии от бессмысленных псевдопредложений. Важнейшим критерием истины становится критерий верификации. Р. Карнап создаёт верификационную теорию значения, согласно которой смыслом обладают предложения, сводимые к протокольным предложениям. В соответствии с этим Р. Карнап различает два типа вопросов о существовании объектов:
1Внутренний.
Этот тип вопросов связан с языковым каркасом, представляющим собой систему способов речи, подчинённых определённым правилам. Признать, что та или иная вещь реальна, — значит суметь включить её в систему других вещей, реальность которых подтверждена правилами каркаса
2Внешний.
Вопросы этого типа касаются существования всей системы объектов, признаваемых в данном языковом каркасе, касаются принятия или непринятия самого языкового каркаса, что по сути является вопросом веры, интересов и целей людей.
Когерентная концепция истины продемонстрировала зависимость истинного суждения не от самой реальности, а от конвенций и ценностных проблем, показала, что истина — историко-контингентный продукт сложного взаимодействия процедуры принятия проблем и эффективности их решения в рамках изменяющихся методологических программ. Зависимость истины от ценностных координат была охарактеризована К Хюбнером в работе »Критика научного разума». При этом рассмотрение проблемы истины в связи с изменяющимися методологическими правилами и стандартами опирается на критику идеи Куна о зависимости истины от парадигмы.
X. Позер, отмечает, что предикат истинности носит гипотетический характер. Истина ставится им в зависимость от типов установлений. X. Позер в свой работе »Правила как формы мышления» называет шесть типов установлений [Позер Х. Правила как формы мышления // Разум и экзистенции. СПб., 1999]:Онтологические установления.
Они определяют, какие элементарные объекты, процессы и положения вещей приняты в некоторой науке, каковы допустимые атрибуты и отношения и как из них строятся сложные образования.
1 Установления об источниках знания,
таких как чувственный опыт, разум, откровения, аналогия, авторитет, традиция.
2 Оценочные установления.
Устанавливают иерархию источников знания и определяют, в чём состоит процедура доказательства, проверки и опровержения.
3 Инструментальные установления.
Они касаются допустимых вспомогательных средств.
4 Эстетические или нормативные установления
(И. Элкана, К Хюбнер). Они определяют свойства, которыми должны обладать теории (степень фальсифицируемости, наглядности и др.).
5Аксиологические установления
(К. Хюбнер). Это неопровержимые и конвенционально вводимые фундаментальные допущения, которых достаточно жёстко придерживаются исследователи на протяжении отдельных исторических эпох.
Выявляя спектр установок, детерминирующих решение проблемы истины, X. Позер отмечает, что абсолютное обоснование истины невозможно, всякое обоснование основывается на некоторых посылках. Отказываясь от идеи соответствия истинного суждения самой реальности, но сохраняя веру в объективность истины, представители когерентной концепции истины по сути творили новую реальность, новое бытие, порождающее истины. Бытие в когерентной теории — не сама реальность, а концептуальные средства. Э.М. Чудинов, размышляя об этой особенности когерентной теории истины, писал, что если мы откажемся от классической идеи соответствия, то »может создаться впечатление, что концептуальные средства,
являющиеся продуктом мыслительной деятельности человека, имеют мистическую власть над природой.
Чтобы избежать этого вывода, который противоречит науке, мы должны предположить, что возможность мысленного «рассечения» действительности имеет под собой объективные основания.
Действительность многокачественна, и именно это обстоятельство является объективной предпосылкой того, что она может «рассекаться различным образом» [Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977, с. 269].
Известно, что когерентная концепция истины возникает на волне критики корреспондентного подхода Задачи, которые ставили перед собой представители новой теории истины, предполагали преодоление выявленных противоречий в классической концепции истины. Однако об устранении в когерентной теории традиционных проблем истины говорить не приходится. Это отмечал ещё М. Шлик: »Если рассматривать когерентность в качестве общего критерия истинности, мы должны считать всякого рода сказки столь же истинными, как исторические свидетельства или утверждения в трудах по химии, — конечно, в том случае, когда в сказке нет противоречий» [Проблема метода в современной буржуазной философии. М., 1986, с. 140]. Критика в адрес когерентной концепции истины высказывалась и современными российскими философами. Так, Э.М. Чудинов утверждает, что когерентный подход не только не преодолевает трудности, но и »усугубляет их, сталкиваясь, в свою очередь, и с другими, неразрешимыми для неё проблемами» [Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977, с. 23]. Л.Б. Макеева замечает, что когерентная теория очень уязвима для критики и главной её проблемой является »невозможность избежать релятивизма» [Макеева Л.Б. Философия Х. Патнэма. М., 1996 с. 92].
Пустовит А. В.
Латинское слово cohaerentia означает «внутренняя связь» или «связность».
В пределах этой концепции истиной считается то, что доказано по правилам логики: примерами могут служить теоремы геометрии (см. Лекцию 2). Напомним, что геометрия построена следующим образом: ее фундаментом являются аксиомы, – истины, принимаемые без доказательства, на веру; из аксиом выводятся теоремы, – истины, получаемые путем доказательства.
Более двух тысяч лет геометрия Евклида считалась образцом точной и строгой науки, в которой с безупречной отчетливостью истины отделены от лжи. В XIX в. ситуация изменилась, в истории математики произошло великое событие: четырьмя выдающимися математиками, – Гауссом, Больяем, Лобачевским и Риманом, – были построены неевклидовы геометрии.
До самого конца XVIII в. математики пытались доказать постулат о параллельных (см. Лекцию 2), т. е. вывести его из других постулатов и аксиом. Попытки оказались неудачными.
Осознав независимость аксиомы о параллельных от других постулатов и аксиом, создатели неевклидовых геометрий заменили постулат о параллельных другими утверждениями. Лобачевский и Больяй допустили, что существует множество прямых, которые не пересекутся с данной, Риман полагал, что через точку, лежащую вне прямой на плоскости, нельзя провести ни одной прямой, параллельной данной. На первый взгляд такие предположения кажутся странными и невероятными. Однако дело в том, что евклидовский постулат о параллельных ничуть не менее странен: он кажется убедительным только потому, что к нему привыкли. Ведь на самом деле никто никогда не проводил двух бесконечных прямых! Проверить, пересекаются они или нет, – невозможно, потому что невозможно их построить. Верить же можно любому из трех постулатов.
При своем появлении неевклидовы геометрии казались бессодержательными, хотя и изящными, формальными знаковыми построениями. Понадобилось около полувека, чтобы найти ту сферу действительности, где неевклидова геометрия применима [Берков В. Ф., Яскевич Я. С., Павлюкевич В. И. Логика. – Минск, 2002, с. 214] .
В 1868 г. итальянский математик Э. Бельтрами (1835 – 1900) в своей работе «Опыт интерпретации неевклидовой геометрии» показал, что существуют реальные тела, на поверхности которых выполняется геометрия Лобачевского: оказалось, что в евклидовом реальном мире имеются объекты неевклидовой природы, – это поверхности отрицательной кривизны, в частности, псевдосфера .
Аксиома параллельности играет в геометрии фундаментальную роль, определяя разделение геометрии на две логически непротиворечивые и взаимно исключающие друг друга системы: евклидову и неевклидову геометрии [Ильин В. А., Позняк Э. Г. Аналитическая геометрия. – М., 1971, с. 222] . Даже в математике, – этой образцово точной и строгой науке, – единственность доказанной истины оказалась утраченной!
Таким образом, в соответствии с двумя разными системами аксиом были построены две неевклидовы геометрии. Вполне понятно, что и теоремы этих двух геометрий оказались разными, отличающимися и друг от друга и от теорем геометрии Евклида: например, в геометрии Евклида сумма внутренних углов треугольника равна 180 градусам, у Римана она больше, у Лобачевского – меньше [Концепции современного естествознания. Под ред. проф. В. Н. Лавриненко и проф. В. П. Ратникова. – М., 2002, с. 148] .
Разумеется, встал вопрос об истинности трех различных геометрий.
Какова геометрия реального мира? Какой геометрией следует пользоваться при решении проблем прикладного знания, – например, физики и астрономии? Нельзя ли обратиться к практике для решения этого вопроса?
Многое проясняет общая теория относительности Эйнштейна. По Эйнштейну, в пустом пространстве (которое является, образно говоря, плоским ) работает евклидова геометрия, а гравитационное поле (поле тяжести) существующее вокруг материальных тел искривляет пространство, и в таком искривленном пространстве работают неевклидовы геометрии.
Согласно общей теории относительности, геометрические свойства пространства не самостоятельны: они обусловлены материей…
Из предшествующих рассуждений мы уже знаем, что поля тяготения, т. е. распределение материи, влияют на поведение часов и масштабов. Отсюда уже ясно, что не может быть и речи о точной применимости эвклидовой геометрии в нашем мире. Однако мыслимо, что наш мир мало отклоняется от эвклидова; это предположение допустимо, поскольку, согласно расчету, даже массы порядка массы нашего Солнца лишь совершенно незначительно влияют на метрику окружающего нас пространства. Можно представить себе, что наш мир по своим геометрическим свойствам подобен поверхности, неравномерно искривленной в некоторых частях, нигде, однако, не отклоняющейся значительно от плоскости, и похож на поверхность слабо волнующегося моря… [А. Эйнштейн . О специальной и общей теории относительности (Общедоступное изложение). В кн.: Эйнштейн А. Физика и реальность. – М., 1965. Стр.222 – 223]
Итак, наш мир, по Эйнштейну, является квазиэвклидовым.
Плоское пространство имеет нулевую кривизну. Искривленное пространство может быть искривлено различно: оно может иметь как положительную , так и отрицательную кривизну. Например, шар и эллипсоид – это поверхности положительной кривизны; существуют и поверхности отрицательной кривизны, – например,уже упомянутая псевдосфера .
Геометрия Евклида – это геометрия плоского (неискривленного) пространства; геометрия Лобачевского (гиперболическая геометрия) – геометрия пространства отрицательной кривизны; геометрия Римана – эллиптическая геометрия, она реализуется в пространстве положительной кривизны. Ей соответствуют построения на поверхности шара или эллипсоида [Гильберт Д., Кон-Фоссен С. Наглядная геометрия. – М., 1981, с. 235 – 242]
Геометрия Евклида – частный случай неевклидовой (римановой) геометрии.
Вот что пишет об особенностях римановой геометрии математик М. Клайн:
«Чтобы постичь геометрию Римана, нужно усвоить сначала, что вся геометрия определяется тем, что выбрано за расстояние между двумя точками. Это можно без труда показать. Рассмотрим три точки на поверхности Земли. За расстояние между любыми двумя из них можно принять длину обычного прямолинейного отрезка, который соединяет их под землей. В этом случае получится треугольник, обладающий всеми свойствами обычного евклидова треугольника. Сумма его углов, в частности, равна 180 градусам. Можно было бы, однако, взять за расстояние между любыми двумя из этих точек расстояние по поверхности Земли, понимая под ним длину дуги большого круга, проходящего через эти точки. В этом случае три наши точки определят так называемый сферический треугольник. Такие треугольники обладают уже совершенно иными свойствами. Сумма их углов, к примеру, может изменяться в пределах от 180 до 540 градусов. Этот результат относится к сферической геометрии» [Клайн М. Геометрия. – Математика в современном мире. – М., 1967, с. 58] .
«Общая теория относительности показала, что в основу рационального описания физической действительности должна быть положена не обычная евклидова геометрия, а более общая риманова геометрия» [Гильберт Д., Кон-Фоссен С. Наглядная геометрия. – М., 1981, с. 174] .
Почему риманова геометрия является более общей , нежели евклидова? Потому что плоскость можно рассматривать как фрагмент сферической поверхности с бесконечно большим радиусом! Плоскость есть частный случай сферы, – чем больше радиус сферы и чем меньше взятый нами участок ее поверхности, тем он ближе к плоскости.
Это похоже на построения великого философа XV в. Николая Кузанского: прямое и кривое (дуга окружности и хорда) – это противоположности; прямое не есть кривое, кривое не есть прямое. Однако если окружность имеет бесконечно большой радиус, то дуга такой окружности превращается в отрезок прямой. (Более точно это можно сформулировать следующим образом: Чем больше радиус окружности и чем меньше взятый нами отрезок дуги, тем меньше этот отрезок дуги отличается от отрезка прямой ). Таким образом, прямое есть частный случай кривого .
Кривое превращается в прямое , когда в игру вступает бесконечность !
Впрочем, отклонения от евклидовости очень невелики, так невелики, что в условиях Земли их почти невозможно заметить. Даже такая громадная масса, как масса Солнца, все-таки приводит к очень незначительным искривлениям пространства (все же регистрируемым экспериментально: изменение положения звезд во время солнечного затмения и некоторые особенности в движении ближайшей к Солнцу планеты Меркурий служат экспериментальными доказательствами общей теории относительности).
Итак, имеет место совершенно удивительная ситуация: теоретически евклидова и неевклидовы геометрии принципиально различны, основаны на различных системах аксиом и взаимно исключают друг друга, как прямое и кривое, как плоскость и сфера (прямое не есть кривое, плоскость не есть сфера). Однако практически , в аспекте эксперимента и вычислений, они приводят почти к одним и тем же результатам (формулы неевклидовой геометрии переходят в формулы евклидовой, когда кривизна пространства стремится к бесконечности [ Малая математическая энциклопедия. – Будапешт, 1976, с. 346] ): геометрия реального мира, по Эйнштейну, есть геометрия на сфере (эллиптическая, риманова геометрия), но радиус этой сферы так велик, что фрагмент ее поверхности почти неотличим от плоскости.
[Все это заставляет вспомнить армейский анекдот:
– Товарищ лейтенант, крокодилы летают?
– Нет.
– А товарищ генерал говорил, что летают!
………………………………………………
– Да, летают! Но очень низко!]
Это похоже на положение дел, например, в архитектуре. Планета Земля, на которой архитектор строит здание, – круглая . Ее поверхность близка к сфере. Однако радиус Земли так велик по сравнению с размерами здания, что архитектор вправе считать поверхность Земли плоской , – тот маленький участок земной поверхности, который нужен ему, практически неотличим от плоскости. Строго говоря, геометрия на сфере – риманова геометрия; но если нам нужен совсем маленький участок сферы, то вполне хорошо работает евклидова геометрия, являющаяся частным случаем римановой. Таким образом, и евклидова, и неевклидовы геометрии способны описывать действительность [Фрид Э., Пастор И., Рейман И., Ревес П., Ружа И. Малая математическая энциклопедия. – Будапешт, 1976, с. 347] .
Великий математик ХХв. А. Пуанкаре заключает:
«Если… мы обратимся к вопросу, является ли евклидова геометрия истинной, то найдем, что он не имеет смысла. Это было бы все равно, что спрашивать, какая система истинна – метрическая или же система со старинными мерами, или какие координаты вернее – декартовы или же полярные. Никакая геометрия не может быть более истинна, чем другая; та или иная геометрия может быть только более удобной » [Пуанкаре А. Наука и гипотеза. – Пуанкаре А. О науке. – М., 1990, с. 49]
Нечто подобное пишет и Б. Рассел:
«Один набор аксиом – эвклидов; другие такие же хорошие наборы аксиом ведут к другим результатам. Насколько эвклидовы аксиомы верны – это вопрос, к которому чистый математик безразличен. Более того, на этот вопрос теоретически невозможно дать определенный утвердительный ответ» [Рассел Б. Философский словарь разума, материи, морали. – К., 1996, с.59] .
Подведем итог сказанному. Осознав независимость аксиомы Евклида о параллельных от остальных аксиом евклидовой геометрии, математики сумели построить несколько неевклидовых геометрий: «работа над аксиомой о параллельных привела к расчленению единого потока развития геометрии на множество рукавов… Геометрия, дотоле единая, разделилась на несколько одинаково истинных геометрий. Дальнейшее развитие математики не только не отменило этот результат, но всесторонне подтвердило и обосновало его: существует не одна, а много математик», – формулирует М. Клайн [Клайн М. Математика. Утрата определенности. – М., 1984, с. 313-314] .
Вот как он характеризует современное состояние математики:
«Стало ясно, что представление о своде общепринятых, незыблемых истин – величественной математике начала XIX в., гордости человека – не более чем заблуждение. На смену уверенности и благодушию, царившим в прошлом, пришли неуверенность и сомнения в будущем математики. Разногласия по поводу оснований самой «незыблемой» из наук вызвали удивление и разочарование (чтобы не сказать больше). Нынешнее состояние математики – не более чем жалкая пародия на математику прошлого с ее глубоко укоренившейся и широко известной репутацией безупречного идеала истинности и логического совершенства… Один из величайших математиков ХХ в. Герман Вейль сказал в 1944 г.: „Вопрос об основаниях математики и о том, что представляет собой в конечном счете математика, остается открытым… „Математизирование” может остаться одним из проявлений творческой деятельности человека, подобно музицированию или литературному творчеству, ярким и самобытным, но прогнозирование его исторических судеб не поддается рационализации и не может быть объективным”» [Клайн М. Математика. Утрата определенности. – М., 1984, с. 15 – 16] .
Итак, когда применяют аксиоматический метод, система знания строится на аксиомах (постулатах) – недоказуемых началах. Доказываемое знание зависит от того, какую систему аксиом мы изберем. Выбор же системы аксиом зависит от веры, – аксиомы недоказуемы.
Доказанное знание может существовать только в пределах определенной системы аксиом. Доказательство является сведением к аксиомам, – это было показано на конкретном примере в Лекции 2. Однако даже в геометрии возможны многие различные системы аксиом.
Вот как характеризует структуру научного знания выдающийся мыслитель ХХ в. К. Поппер:
«В эмпирическом базисе объективной науки нет ничего «абсолютного». Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «данного» основания. Если же мы перестали забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убеждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере некоторое время, выдерживать тяжесть нашей структуры» [цит. по: Ивин А. А. Логика. – М., 2004, с. 252] .
Итак, когерентная концепция истины тоже не свободна от трудностей. Одной только логической связности, самосогласованности знания еще недостаточно для признания его истинным. Артур Конан Дойл, написавший цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, создал целостный и непротиворечивый мир. Каждый новый рассказ добавлял в него еще больше достоверности. Однако не можем же мы в оценке истинности этого мира уподобляться тем простодушным читателям, которые посылали письма на Бейкер-стрит, полагая, что там живет реальный Шерлок Холмс! [Философия. Учебник. Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П.Филатова. – М., 1998, с. 168] .
Доказательность возможна только в пределах системы аксиом, а таких систем может быть много, и, соответственно, доказанных истин тоже оказывается много.
Представим себе, что у нас имеется некая логически согласованная система знания. Если заменить в ней все суждения на противоположные, то опять можно получить логически связанную и целостную систему знания. Таким образом, окажется, что одинаково хорошо обоснованы истины, противоположные друг другу (см. напр.: Пустовит А. В. Этика и эстетика. С. 666 – 669).
Истина приписывается утверждениям, пропозициям или чему бы то ни было, что мы принимаем за первичные носители истинностного значения, либо
путем определения отношений этих утверждений к вещам, которые обычно сами не являются утверждениями, либо
рассматривая их отношения к другим утверждениям.
Любое представление последнего рода может быть расценено как когерентная теория истины, хотя варианты теории могут существенно различаться в зависимости от используемой концепции когерентности - т.е. собственно межпропозициональных отношений.
Когерентная теория истины характеризна для великих рационалистических систем метафизики – Лейбница, Спинозы, Фихте, Гегеля, Брэдли; согласно Ральфу Уокеру 63 , когерентные представления свойственны Декарту, Канту, Витгенштейну и даже Куайну 64 ; большой вклад в развитие когерентной теории знания внесли Иоахим, Бланшар, Патнэм, Гилберт Харман, Дэвидсон, Николас Решер, Кит Лерер, Лоуренс Бонжур. Согласно этой теории, мера истинности высказывания определяется его ролью и местом в некоторой концептуальной системе; сказать, что то, что сказано (носитель истины, например утверждение или пропозиция) истинно или ложно значит сказать, что оно когерентно или не когерентно системе других утверждений или пропозиций, т.е. является или не является частью этой системы. Чем более связны, или согласованы между собой наши утверждения, тем в большей степени они истинны: истинность любого истинного утверждения состоит в его когерентности с некоторым определенным множеством утверждений. Элементы такой системы должны быть связаны друг с другом отношениями логической импликации или следования: в этой связи и состоит смысл отношения когерентности. Быть когерентным системе для утверждения значит быть связанным с остальными членами системы теми же логическими отношениями, какими те связаны между собой. Проверить истинность, таким образом, значит проверить, какими отношениями данное суждение связано с остальными в системе, совместимо ли оно с системой – например, с общепринятой научной картиной мира.
В сущности, когерентная теория исходит из рациональной интуиции, которую прекрасно выразил, например, Р. Коллингвуд: "Критерием истины, оправдывающим его (историка) утверждения, никогда не служит тот факт, что их содержание было дано ему источником". Помимо принятия запечатленных древним хронистом фактов, историк должен еще учитывать некоторый (конструируемый им) критерий достоверности, с помощью которого он решает, являются ли эти факты истинными. Коллингвуд приводит пример:
Светоний говорит мне, что Нерон одно время намеревался убрать римские легионы из Британии. Я отвергаю это свидетельство Светония не потому, что какой-нибудь более совершенный источник противоречит ему, ибо, конечно, у меня нет таких источников. Я отвергаю его, ибо, реконструируя политику Нерона по сочинениям Тацита, я не могу считать , что Светоний прав... я могу включить то, о чем поведал Тацит, в собственную связную и цельную картину событий и не могу этого сделать с рассказами Светония.
Любой источник может быть испорчен: этот автор предубежден, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещен из своего временного слоя неопытным археологом, а тот - невинным кроликом. Критически мыслящий Историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл 65 .
По мнению Р.Уокера, основных предпосылок, приводящих к когерентизму, три.
Когерентная теория дает способ избежать картезианского скептицизма. Если истина зависит не от отношений между нашей мыслью и потенциально непостижимой действительностью, но конституируется в пределах нашего мышления, то не остается никаких оснований для скептицизма в духе Декартова malin g é nie - никаких опасений, что мир не будет совпадать с нашим представлением о нем.
Некоторые формы верификационизма с необходимостью влекут за собой обязательство к когерентизму.
К когерентной теории ведет антропоцентризм относительно понятий и правил, восходящий к Канту и твердо связанный в современном философском сознании с поздним Витгенштейном.
Как представляется, можно добавить еще минимум одну - возможно, наиболее важную:
с помощью когерентной теории мы можем оценивать истинность тех утверждений, для которых мы не можем - в данный момент или вообще, принципиально - установить их соответствие фактам. Это относится не только к ситуациям, подобным описанной Коллингвудом: такова значительная часть нашего обыденного знания. Более того, и во многих из тех случаев, когда нам доступна эмпирическая верификация, мы не прибегаем к ней, удовлетворяясь согласованностью с другими поддерживаемыми нами полаганиями.
В выполнении этих запросов состоит явная методологическая привлекательность когерентной теории. Ее умеренные версии генетически связаны с антропологическим и лингвистическим поворотами в эпистемологии, и в этой парадигме обладают особенно заметной объяснительной силой.
Наиболее общие проблемы, связанные с пониманием истинности как когерентности, вытекают из фундаментального аргумента против когерентизма (в версии, соответственно, британских идеалистов), сформулированного Расселом:
Возражение когерентной теории состоит в том, что она предполагает более общее значение истины и лжи в построении своего когерентного целого, и это более общее значение, хотя и обязательно для теории, не может быть объяснено средствами самой теории. Пропозиция "Епископ Стаббс повешен за убийство", как нам говорят, не согласуется со всей полнотой истины или с опытом. Но это означает, когда мы исследуем это, что нам известно нечто, что не согласуется с этой пропозицией. То, что не согласуется с этой пропозицией, должно быть чем-то истинным ; вполне возможно построить связное целое, полностью состоящее из ложных пропозиций, где "Епископ Стаббс повешен за убийство" найдет себе место. Одним словом, частичные истины, из которых составлена полная истина, должны быть такими пропозициями, которые обычно называют истинными, а не такими, которые обычно называют ложными; когерентная теория не дает никакого объяснения различию, обычно выражаемому словами "истинный" и "ложный", и нет никаких свидетельств в пользу того, что система ложных пропозиций не могла бы, как в хорошем романе, быть столь же последовательной, как и полностью истинная система 66 .
Это возражение Рассела состоит в том, что когерентность как определение истины терпит неудачу, потому что нет никакого доказательства того, что может существовать только одна когерентная система. В самом деле, это сильный аргумент против любой чистой версии когерентной теории истины и многих умеренных версий. (Чистые версии утверждают, что истинность всех истинных утверждений состоит в когерентности, а умеренные версии - что по крайней мере некоторых.)
Согласно аргументу епископа Стаббса, если мы понимаем когерентность так, что фактически любая внутренне непротиворечивая пропозиция или утверждение может входить в некоторые достаточно большие когерентные системы пропозиций, то когерентная теория не может отличать истинные утверждения от ложных. Точнее, она не может объяснять, почему принцип бивалентности, вида
Если P истинно, то не-P не истинно
должен быть справедлив. Если мы полагаем этот принцип конститутивным для нашей теории истины, то мы должны отвергнуть такой подход.
Наиболее известен здесь релятивистский контраргумент: достаточно дифференцированные и внутренне когерентные системы утверждений вполне могут быть взаимно несовместимы, поэтому истина должна соответственно восприниматься относительно системы; нет абсолютной истины или ложности, поскольку граница между истинным и ложным не может быть проведена безотносительно к остальным утверждениям, и т.д. Однако когерентная теория не обязательно должна принимать релятивистскую форму: скорее некоторое специфическое множество полаганий будет признаваться в ней привилегированным, а истина - определяться как когерентность в пределах именно этого множества. Но будет ли это являться возражением на аргумент епископа Стаббса - это будет очевидно зависеть от того, как далее характеризуется отношение когерентности.
Возникающие здесь проблемы таковы. Если когерентная система должна быть системой всех истинных утверждений, то нам не представляется возможным установить истинность отдельного суждения прежде, чем мы каким-то образом не выясним, какая именно система является системой всех истинных утверждений, а такой возможности у нас нет. Если мы сравниваем суждение с системой наших обыденных представлений или с какой-либо научной теорией, то его несовместимость с этими представлениями или с этой теорией будет означать ложность данного суждения только на том основании, что нам кажется, что эти представления или эта теория истинны. Но нельзя исключать такой возможности, что могут иметься две в равной степени всеобъемлющие, но разные или даже несовместимые между собой когерентные системы - как тогда решить, какая из них - система истинных пропозиций и какую следует избрать как основу для проверки других суждений?
Согласно реалистическим представлениям, даже значительно редуцированным, такая проблема должна интерпретироваться как проблема онтологического статуса истинностных операторов. Из двух (конкурирующих) систем истинных пропозиций нам следует выбрать, тривиально, ту, которая истиннее. Но в рамках когерентной концепции мы не должны обращаться к подкреплениям "со стороны" - свойствам внешнего мира, вообще любым внеязыковым импликациям. Любое онтологическое требование здесь означало бы апелляцию к метафизическому реализму - т.е., в данном случае, к корреспондентным интуициям. Между тем когерентная теория заключает о своих предметах совершенно иными способами.
Когерентная концепция истинности отличается от корреспондентной в двух сущностных параметрах: они дают не только различные теории отношения истинности, но и различные теории условий истинности. Согласно когерентной концепции, отношение истинности состоит в когерентности, а не соответствии, а условия истинности утверждений - это определенное множество других утверждений, а не особенности реального мира. Рассмотрим эти критерии по очереди.
Очевидно, что недостаточно понимать отношение когерентности как просто непротиворечивость. Согласно такой точке зрения, сказать, что утверждение является когерентным с определенным множеством утверждений, значило бы попросту сказать, что утверждение не противоречит ни одному утверждению из этого множества. Такая концепция когерентности неудовлетворительна по следующей причине. Рассмотрим два утверждения, которые не принадлежат определенному привилегированному множеству утверждений. Оба эти утверждения могут быть непротиворечивы с этим множеством, и в то же время все же противоречить друг другу. Если когерентность была бы просто непротиворечивостью, то сторонник когерентной концепции должен был бы утверждать, что оба утверждения истинны (или же, что если к привилегированному множеству утверждений добавить либо P, либо не-P, то в обоих случаях оно останется когерентным) - но при том, что они противоречат друг другу, это невозможно.
Поэтому отношение когерентности может пониматься как наличие некоторых вероятностных связей между P и другими утверждениями, полагаемыми S истинными. Как заметил Бонжур, логическая непротиворечивость - печально известный слабый вид когерентности, и теоретик когерентности истины наверняка захочет расширить трактовку когерентности, чтобы включить в нее по крайней мере вероятностные связи 67 . P будет истинно для S только в том случае, если P логически непротиворечиво с остальными утверждениями, полагаемыми S истинными, и имеются содержательные вероятностные связи между другими утверждениями, полагаемыми S истинными, и P .
Отношение когерентности может быть также интерпретировано как некоторая форма логического следования (entailment 68), понимаемого здесь как строгое логическое следование или как следование в несколько более широком смысле. Согласно этой версии, предложение когерентно с некоторым множеством утверждений если, и только если оно связано отношениями следования с элементами этого множества. Однако этот подход будет требовать дальнейшего разъяснения понятия "следование", и так далее.
Наконец, возможно и более прямое решение - определение когерентности как отношения sui generis , подобно тому, как сторонники корреспондентной теории рассматривают корреспонденцию. В самом деле, не существует действительно принципиальных возражений против того, что общезначимая концепция когерентности может быть нередуцируема и не подлежать более дробным анализам. Поскольку любой концептуальный анализ должен иметь основу, то следует принять наличие концептуальных "атомов", из которых сформированы все другие концепции и которые сами не могут быть проанализированы. Но так как любая система имеет структуру, мы можем сказать то же самое и относительно отношений между ними. Вообще говоря, не вызывает возражений, что фундаментальная интенциональность подразумевает множество отношений sui generis , идеи которых абсолютно фундаментальны и не сводимы к любым другим отношениям. Поэтому вполне естественно считать, что человеческое сознание экземплифицирует определенные свойства (находится в определенных состояниях), в том числе свойства корреспондентности и когерентности.
Теперь мы можем вернуться к вопросу о том, из чего состоит наше "определенное привилегированное множество утверждений"; каков, вообще говоря, его эпистемологический статус? Это не может быть множество всех утверждений, так как это множество будет содержать противоречащие пары утверждений и, таким образом, ничто не было бы истинно. И это не может быть подмножество только истинных утверждений, потому что мы еще не располагаем анализом истины, и здесь возник бы порочный круг.
В принципе, сторонники когерентной концепции истины единодушны в том, что это определенное множество состоит из утверждений, полагаемых истинными. Разногласия могут заключаться в том, кто и когда полагает эти утверждения истинными. Можно обозначить три парадигматические позиции по этому вопросу.
Согласно одной из радикальных позиций, можно предположить, что определенное множество утверждений - это самое большое непротиворечивое множество утверждений, которым в настоящее время фактически верят реальные люди (такую позицию защищает, например, Дж.О.Янг) 69 .
Согласно умеренной позиции (ее некоторую разновидность представляет, например, Патнэм 70), искомое определенное множество состоит из тех суждений, которые будут рассматриваться как достоверные тогда, когда обычные (ordinary) (т.е. подобные нам) люди с конечными (т.е. так или иначе ограниченными) познавательными способностями достигли некоторого (рационального) предела реализации своих когнитивных намерений.
И, наконец, с другой радикальной позиции сторонники когерентной концепции истинности считают, что искомое определенное множество состоит из утверждений, которые выражали бы полагания некоторого всезнающего существа (версии Брэдли и других представителей британского идеализма 71).
Можно считать отношение когерентности отношением между утверждениями, предложениями или пропозициями, но релевантные утверждения, с которыми P связано отношением когерентности, должны быть определены в терминах пребывания фактическими или гипотетическими объектами полагания. Перечисленные выше различные версии когерентной теории истины можно получить в зависимости от того, каким образом понятие полагания используется для того, чтобы ограничить уместный класс утверждений, с которым определяемое предложение должно быть связано отношением когерентности, чтобы быть истинным. Это означает, что релевантный подкласс утверждений может изменяться от одного индивидуума или сообщества к другому, и именно когерентность с системой полаганий индивидуума или сообщества определяет в этом отношении истину.
Итак, в рамках когерентной концепции истины понятие "определенное множество утверждений, полагаемых истинными" все еще требует дальнейшего уточнения. Применительно к концепции значения как условий истинности мы можем рассматривать его как множество всех тривиально истинных утверждений, единственным образом определяющее объем понятия истины для всех членов определенного языкового сообщества . Лингвистическое сообщество понято здесь как множество всех носителей языка L . Если мы соглашаемся с такой трактовкой понятия "определенное множество утверждений", то мы принимаем такую версию когерентной теории истины, которая является более онтологически нейтральной, чем ранее рассмотренные теории.
Как показал У.Элстон, метафизический реализм, в отличие от алетического, подразумевает принятие двух принципов:
принципа бивалентности, согласно которому каждое предложение является или истинным, или ложным,
принципа трансцендентности, гласящего, что предложение может быть истинно даже в том случае, если нам неизвестно или даже не может быть известно, что оно истинно.
Оба принципа не являются необходимыми для алетического реализма, умеренная версия которого может принимать как многозначную логику (или, скорее, определение на континууме), так и верификационизм, оставаясь при этом версией реализма , поскольку, согласно ней, именно факты (особенности мира) будут определять, какие носители истинностного значения являются истинными; при этом факты, истинностные операторы, остаются концептуально независимыми от любой их репрезентации.
С точки зрения когерентной теории истины мы должны отклонить как
принцип бивалентности, поскольку не для каждого утверждения справедливо, что когерентным с определенным множеством утверждений является либо оно, либо, по исключительной дизъюнкции, противоречащее ему предложение,
принцип трансцендентности, поскольку если предложение когерентно с некоторым множеством полаганий, то его истинность не может не быть нам известна. Если бы его истинность (или ложность) не была нам известна, то мы никак не могли бы определить его когерентность.
Это не будет означать, таким образом, отклонения алетического реализма - он остается возможным, хотя не необходимым, но будет означать нейтральность по отношению к метафизической контроверзе реализма/анти-реализма, поскольку когерентная теория может работать с такими истинностными операторами, которые были бы иррелевантны для этой контроверзы 72 .
Однако в таком случае нас могут интересовать не столько отношения наших утверждений к миру, сколько причины, по которым мы поддерживаем именно эти полагания - мы признаем, что наши полагания взаимно поддерживают друг друга, и принимаем их именно по этой причине. Следовательно, такая онтологическая редукция оставляет нас не столько с когерентной теорией истины, сколько с когерентной теорией обоснования (justification) знания. Последняя, вообще говоря, не обязательно подразумевает первую: применение когерентной теории обоснования может сочетаться с применением корреспондентной или, вероятно, любой иной концепции истинности.
В отличие от фундаментализма, когерентная теория обоснования - относительное новшество в истории философии. Она появляется у британских идеалистов, хотя свойственное им смешение эпистемологических и метафизических проблем затрудняет разделение их теории когерентности обоснования и теории когерентности природы истины (это различие ясно проводится только у Бланшара 73). Далее эта теория получает развитие в логическом позитивизме, в ответ на фундаменталистские представления Шлика. При обращении для обоснования к наблюдению Нейрат отождествляет утверждения наблюдения с их содержанием, а когерентность с простой логической непротиворечивостью, со всеми вытекающими из такого отождествления последствиями: у него еще нет возражения на аргумент епископа Стаббса. Такое возражение начинает появляться у Гемпеля: он определяет полагания наблюдения как те полагания подходящего содержания, которые приняты "учеными нашего круга культуры", но еще не предлагает объяснения для такой идентификации.
Более современные версии когерентизма - например, Бонжура, Хармана, Лерера - полностью переносят центр внимания с истины на обоснование. Их главные аргументы исходят из возражения фундаментализму, состоящему в том, что фундаменталист может объяснить статус предположительно базовых полаганий как подлинно обоснованных (в том смысле, что есть некоторая причина или основание для того, чтобы считать их истинными) только обращаясь к некоторым обосновательным предпосылкам и тем самым фактически отрицая статус таких полаганий как базовых.
Согласно когерентистской точке зрения, нет никакого способа обратиться для обоснования к чему-либо вне системы полаганий, потому что любой такой предполагаемый источник обоснования должен был бы заранее быть поддержан как полагание субъектом познания прежде, чем он смог бы выполнить обосновательную функцию. Следовательно, непосредственным источником обоснования будет полагание, а не внешний мир. Таким образом, когерентистская позиция - это фактически всегда скорее интерналистская, чем экстерналистская позиция; согласно ней, основание для эпистемического обоснования должно быть когнитивно доступно для субъекта познания. Возможна и экстерналистская версия когерентизма, хотя если мы принимаем экстернализм, то фундаменталистская теория обоснования дает более прямое объяснение; смысл же принятия когерентной теории как раз в том, чтобы соблюсти онтологическую нейтральность. Однако возможно дальнейшее экстерналистское требование к когерентизму. Одно из главных оснований, по которому может быть оспорена как сама когерентная концепция истины, так и ее связь с когерентной теорией обоснования, таково: даже если допустить, что определение когерентности с множеством полаганий является верификационной процедурой для определения истинности, то сама истина при этом могла бы тем не менее состоять не в чем ином, как в соответствии объективным фактам. Но этот контраргумент встречает следующее возражение: если истина заключается в соответствии внешним фактам, то когерентность с множеством полаганий никак не может быть критерием истинности, поскольку не может существовать никакой гарантии того, что сколь угодно непротиворечивое множество полаганий соответствует внешней действительности 74 .
Поэтому, удерживая связь когерентной концепции истины с когерентной теорией обоснования знания, мы можем по-новому взглянуть на классический эпистемологический аргумент в пользу когерентной теории истины, основанный на представлении о том, что мы не можем "выйти вовне" нашего множества полаганий и сравнивать суждения с фактами действительности 75 . Этот аргумент может быть рассмотрен как вытекающий из когерентной теории обоснования знания. Исходя из такой теории, аргумент заключает о том, что мы можем знать только единичные факты когерентности или отсутствия когерентности определенного утверждения с определенным множеством утверждений, выражающих определенные полагания. Мы никаким образом не находимся и не можем оказаться в такой эпистемологической позиции, откуда мы могли бы заключать о том, соответствует ли то или иное предложение действительности.
Контраргумент здесь будет заключаться в том, что такой аргумент может быть рассмотрен как содержащий некорректную импликацию. Из того факта, что мы не можем знать, соответствует ли некоторое предложение действительности, мы еще не можем вывести, что оно не соответствует действительности. Даже если некто признает, что мы можем знать лишь то, когерентны ли определенные утверждения с нашими полаганиями, это само по себе еще не дает ему основания считать, что истина не состоит в соответствии объективным фактам. Если сторонники корреспондентной концепции истины принимают эту позицию, то они тем самым могут признавать, что существуют истины, которые не могут быть нам известны - например, что существует некоторая абсолютная истина, к которой мы можем лишь приближаться путем уточнения известных нам относительных истин. Или же сторонники корреспондентной концепции истины могут утверждать, как это делает Дэвидсон, что когерентность утверждения с множеством полаганий является хорошим признаком того, что предложение действительно соответствует объективным фактам и что эти факты соответствия доступны нашему знанию 76 .
Сторонники корреспондентной концепции истины могут даже утверждать, что когерентная теория - вообще не теория истины 77 ; следовательно, они исходят из предположения, что они знают, чем является истина, то есть они имеют определение истины. И конечно, они знают, что такое истина: для них это - соответствие фактам. Действительно, когерентная теория истины - не теория соответствия фактам. Но сторонники когерентной концепции никогда не претендовали на это.
Это различие в значениях самого термина "истина" может интерпретироваться как связанное с различием целей, для которых дается теория истины. Могут иметься по крайней мере две таких цели:
чтобы дать определение понятия "является истинным" как характеристики утверждения;
чтобы определить тестовые условия для выяснения, действительно ли имеется основание для применения характеристики "является истинным" к данному утверждению.
Согласно Николасу Решеру, резюмировавшему это различие 78 , эти два вопроса совершенно неидентичны: мы можем иметь критерий или критерии истинности (условия истинности) утверждения и все еще испытывать недостаток определения, что значит для этого утверждения быть истинным, и наоборот.
Но для того, чтобы делать истинные утверждения, мы будем нуждаться в релевантных критериях для успешности использования языковых выражений. Именно в этом суть концепции значения как условий истинности: она отождествляет значение с условиями истинности утверждения, и эта идентификация основана на концепции "значение как употребление", отождествляющей значение лингвистической единицы с условиями ее использования. Если мы принимаем это представление, мы должны признать, что все спецификации значения, которые не эффективны для определения правил применения знака, попросту избыточны.
Поэтому наша задача здесь заключается не в том, чтобы показать, что мы не можем знать наверное, соответствуют ли языковые выражения элементам и характеристикам некоторого внешнего (по отношению к описанию) мира. Такое скептическое заключение носило бы метафизический характер и было бы бесполезно для построения теории значения. Скорее следует признать, что факт такого соответствия иррелевантен для когерентной концепции обоснования и, соответственно, для основанной на когерентной концепции истины условие-истинностной теории значения. Для этого нам следует найти дополнительные аргументы, уточняющие когерентистские представления. Поскольку мы удерживаем наше представление о языковом сообществе как предельном истинностном операторе, постольку мы можем рассуждать здесь следующим образом.
Как мы видели, корреспондентная и когерентная концепции имеют различные представления о природе условий истинности. Согласно когерентной концепции, условия истинности утверждений состоят в других утверждениях. Согласно корреспондентной концепции, условия истинности утверждений состоят не в утверждениях, но в независимых от сознания свойствах и особенностях действительного мира. Один из способов сделать выбор в пользу той или иной концепции истины (т.е. определить, в каких случаях та или иная концепция истины является более адекватной) состоит в том, чтобы обратить внимание на процесс, которым утверждениям назначаются условия истинности. С когерентистской точки зрения, условия истинности утверждения - это те условия, при которых говорящие (на языке) утверждают это предложение в своей речевой деятельности. Это означает, что говорящие могут употреблять утверждения только при тех условиях, которые сами говорящие и другие члены языкового сообщества могут распознать как обосновывающие эти утверждения. Отсюда становится важна предполагаемая неспособность говорящих "выйти вовне" своих полаганий. Это важно потому, что те условия, при которых утверждение когерентно с полаганиями говорящих, являются единственными условиями истинности в том отношении, что они являются единственными условиями, которые говорящие могут распознавать как обоснование нашего понимания этой референции. Когда говорящие в своей речевой деятельности утверждают то или иное предложение при этих (определенных) условиях, то эти условия становятся условиями истинности утверждения.
Итак, отношение когерентности реализуется посредством семантических связей между лингвистическими единицами, причем эти связи образуют открытое множество. Отсюда представляется возможным достаточно общий семантический подход, менее чувствительный к онтологическим требованиям - в частности, в нем снимается противопоставление семантического монизма (свойственного, например, корреспондентной теории), когда предметная область рассматривается как множество однородных объектов (элементов данного мира), и семантики возможных миров, использующей обращение к онтологически различным видам объектов: "объектам реального мира" и "объектам возможного мира". Когерентная истинность нейтральна к требованиям метафизической контроверзы реализма/анти-реализма и совместима с интуицией алетического реализма.
Итак, мы рассмотрели теории истины в порядке возрастания их пригодности к использованию в концепции значения как условий истинности. При этом мы видели, что одновременно нарастает критерий динамичности - от статичной корреляции (или еще более ригидной корреспонденции) корреспондентной теории до постоянной верификации когерентной. Однако попытка последовательного проведения требования онтологической нейтральности в когерентной теории оставляет нас не столько с когерентной теорией истины, сколько с когерентной теорией обоснования знания, поскольку в таком случае нас могут интересовать не столько отношения наших утверждений к миру, сколько причины, по которым мы поддерживаем именно эти полагания. Поэтому для дальнейшего обсуждения связи между истиной и значением - и, в частности, возможности применения в концепции значения как условий истинности теории когерентизма - нам понадобится подробный анализ соотношения между истинностью и обоснованностью знания.
Примерно такой путь - от корреспондентности к когерентности - проделал и Дэвидсон в 1960-80-е годы - что соответствует и пути Витгенштейна от "Трактата" к "Исследованиям", и, более широко, тому возрастающему признанию роли социокультурных факторов, которое характерно для эволюции многих философов. В статье "Когерентная теория истины и знания" Дэвидсон защищает аргумент, призванный "показать, что когерентность в итоге дает корреспонденцию (coherence yields correspondence)" 79 . С такой точки зрения, мы признаем, что наши полагания взаимно поддерживают друг друга, и принимаем их именно по этой причине. Но Дэвидсон не может показать, как через доказательство когерентности наших полаганий мы делаем наше знание истинным или ложным и поэтому соответствующим или не соответствующим внешней действительности. Однако мы должны это сделать, если хотим дать теорию значения для естественного языка: мы не можем не признать его не заключающим о мире. Язык существует постольку, поскольку функционирует, а функционирует постольку, поскольку представляет собой систему интенциональных репрезентаций, направленных на мир, и для того, чтобы дать теорию этой системы, мы должны объяснить ее связь с другими основаниями нашей когнитивной практики. Мы можем отказаться трактовать перцептуальные утверждения как экзистенциальные, но это не избавит нас от необходимости дать теорию их обоснования именно как утверждений о мире, а не только о других утверждениях.
Существуют два варианта когерентной теории истины. Один из них вводит новое понятие истины, как когерентности знаний, которое предполагается вместо прежнего понятия истины, как соответствия знаний действительности. Другой вариант утверждает, что соответствие знаний действительности может быть установлено только через когерентность, которая выступает в качестве критерия истины. Одним из основоположников первого варианта когерентной теории принято считать Канта. По Канту существует взаимная согласованность, единство чувственного и логического, которые и определяют содержание и мысли истины.
В XX в. когерентная теория истины возрождается некоторыми представителями неопозитивизма, например О. Нейратом. Эта версия исходит из того, что только метафизика может пытаться сравнивать предложения с реальным миром. Истинность научного знания заключается, по Нейрату, не в том, что знание соответствует действительности, а в том, что все знание представляет собой самосогласованную систему. Именно это свойство самосогласованности является тем референтом, к которому относится понятие истины.
Истоками второго варианта можно считать философию элеатов. Порменид и Зенон принимали понятия истины как соответствие знаний действительности. Однако они считали, что это соответствие может быть удостоверено не путем наблюдений, а лишь путем установления непротиворечивости знаний. Противоречивая идея не имеет референта в реальном мире. Вместе с тем непротиворечивость идеи гарантирует правильное описание его реального положения вещей.
Следуя этой рационалистической установке, Парменид утверждал, что мыслью о существовании в природе пустоты, «небытия» является «ложной, т.е. несоответствующей действительности. Ее ложность состоит в ее внутренней противоречивости. Если мы мыслим «небытие» как нечто реальное, то оно в силу этого перестает быть «небытием». Идея «небытия» есть невыразимая в мыслях идея, а потому ей ничего не соответствует в реальном мире».
Этот вариант когерентной теории истины принимается некоторыми современными мыслителями и философами. Функционирование когерентной теории истины, как определяющей критерии истины Ремер представляет себе следующим образом: «Цель когерентной теории заключается в том, чтобы отделить истинные высказывания от неистинных. Ключ к решению этой проблемы состоит в нахождении во множестве М подмножества N когерентных высказываний… Кандидаты в истинное квалифицируются как истинное, благодаря выявлению их современности с как можно большим числом других эмпирических высказываний».
Когерентная теория не только не преодолевает трудности классической теории, но, наоборот, усугубляет их, сталкиваясь и с другими нерешенными проблемами. Эта теория пытается решить проблему когерентности в логическом смысле. Однако проблема непротиворечивости, как логическая проблема чрезвычайно сложна. Она неразрешима в достаточно сложных логических исчисления. Когерентность рассматривается как внутреннее свойство системы высказываний. Ремер пишет: «Когерентность, рассматриваемая в когерентной теории, рассматривается как внутреннее свойство, касаемое вопроса об отношении одних высказываний к другим, но она не касается вопроса когерентности с реальностью или фактами действительности».Очевидно условие непротиворечивости не является достаточным условием истинности, поскольку не всякая противоречивая система утверждений о реальном мире соответствует реальному миру. Это условие применительно к естественным наукам не всегда оказывается и необходимым. Противоречивость какой - либо теории не означает ее ложность. Она может быть показателем временных трудностей.
Сторонники когерентной теории истины обратились к когерентности как к способу избавиться от трудностей, с которыми столкнулась классическая концепция истины. Но путь, который они выбрал, сопряжен с еще большими трудностями.
