"История Государства Российского" есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.
А. С. Пушкин
Оказывается, у меня есть Отечество!
Первые восемь томов "Истории Государства Российского" вышли все разом в 1818 году. Рассказывают, что, захлопнув восьмой, последний том, Федор Толстой по прозванию Американец воскликнул: "Оказывается, у меня есть Отечество!" И он был не один. Тысячи людей подумали, и главное, почувствовали вот это самое. Зачитывались "Историей" все - студенты, чиновники, дворяне, даже светские дамы. Читали в Москве и Петербурге, читали в провинции: далекий Иркутск один закупил 400 экземпляров. Ведь это так важно для всякого, знать, что оно у него есть, Отечество. Эту уверенность дал людям России Николай Михайлович Карамзин.
Нужна история
В те времена, в начале XIX века, древняя вековечная Россия вдруг оказалась молодой, начинающей. Вот-вот вступила она в большой мир. Все рождалось заново: армия и флот, заводы и мануфактуры, науки и литература. И могло показаться, что никакой истории у страны нет - разве было что-нибудь до Петра, кроме темных веков отсталости и варварства? Есть ли у нас история? "Есть", - ответил Карамзин.
Кто же он?
О детстве и юности Карамзина мы знаем совсем немного - не сохранилось ни дневников, ни писем от родственников, ни юношеских сочинений. Знаем, что родился Николай Михайлович 1 декабря 1766 года неподалеку от Симбирска. В ту пору это глушь невероятная, настоящий медвежий угол. Когда мальчику исполнилось 11 или 12 лет, его отец, отставной капитан, отвез сына в Москву, в пансион при университетской гимназии. Здесь Карамзин пробыл некоторое время, а потом поступил на действительную военную службу - это в 15 лет! Преподаватели пророчили ему не то что Московский - Лейпцигский университет, да как-то не получилось.
Исключительная образованность Карамзина - его личная заслуга.
Литератор
Военная служба не пошла - хотелось писать: сочинять, переводить. И вот в 17 лет Николай Михайлович уже отставной поручик. Впереди целая жизнь. Чему посвятить ее? Литературе, исключительно литературе - решает Карамзин.
А какая она была, русская литература XVIII века? Тоже молодая, начинающая. Карамзин пишет другу: "Я лишен удовольствия читать много на родном языке. Мы еще бедны писателями. У нас есть несколько поэтов, заслуживающих быть читанными". Конечно, писатели уже есть, и не кое-кто, а Ломоносов, Фонвизин, Державин, но значительных имен не более десятка. Неужто талантов мало? Нет, они есть, но дело стало за языком: не приспособился пока русский язык передавать новые мысли, новые чувства, описывать новые предметы.
Карамзин делает установку на живую разговорную речь образованных людей. Он пишет не ученые трактаты, а путевые заметки ("Записки русского путешественника"), повести ("Остров Борнгольм", "Бедная Лиза"), стихи, статьи, переводит с французского и немецкого.
Журналист
Наконец, решается выпускать журнал. Он назывался просто: "Московский журнал". Известный драматург и литератор Я. Б. Княжнин взял в руки первый номер и воскликнул: "У нас не было такой прозы!"
Успех "Московского журнала" был грандиозный - целых 300 подписчиков. По тем временам очень большая цифра. Вот как мала еще не только пишущая, читающая Россия!
Работает Карамзин невероятно много. Сотрудничает и в первом русском детском журнале. Назывался он "Детское чтение для сердца и разума". Только ДЛЯ этого журнала Карамзин каждую неделю писал по два Десятка страниц.
Карамзин для своего времени - писатель номер один.
Историк
И вдруг Карамзин берется за гигантский труд - составить родную русскую историю. 31 октября 1803 года вышел указ Царя Александра I о назначении Н. М. Карамзина историографом с жалованием 2 тысячи рублей в год. Теперь на всю оставшуюся жизнь - историк. Но так, видно, было надо.
Летописи, указы, судебники
Теперь - писать. Но для этого нужно собирать материал. Начались поиски. Карамзин буквально прочесывает все архивы и книжные собрания Синода, Эрмитажа, Академии наук, Публичной библиотеки, Московского университета, Александро-Невской и Троице-Сергиевой лавры. По его просьбе ищут в монастырях, в архивах Оксфорда, Парижа, Венеции, Праги и Копенгагена. И сколько всего нашлось!
Остромирово Евангелие 1056 - 1057 года (это и поныне древнейшая из датированных русских книг), Ипатьевская, Троицкая летописи. Судебник Ивана Грозного, произведение древнерусской литературы "Моление Даниила Заточника" и много чего еще.
Говорят, обнаружив новую летопись - Волынскую, Карамзин несколько ночей не спал от радости. Друзья смеялись, что он стал просто несносным - только и разговоров, что об истории.
Какой она будет?
Материалы собираются, но как взяться за текст, как написать такую книгу, которую прочтет и самый простой человек, но от которой и академик не поморщится? Как сделать, чтобы было интересно, художественно, и в то же время научно? И вот эти тома. Каждый делится на две части: в первой - подробный, написанный большим мастером, рассказ - это для простого читателя; во второй - обстоятельные примечания, ссылки на источники - это для историков.
Таков истинный патриотизм
Карамзин пишет брату: "История не роман: ложь всегда может красива, а истина в своем одеянии нравится только некоторым умам". Так о чем же писать? Подробно излагать славные страницы прошлого, а темные лишь перелистывать? Может быть, именно так должен поступать историк-патриот? Нет, решает Карамзин - патриотизм только не за счет искажения истории. Он ничего не добавляет, ничего не выдумывает, не превозносит победы и не преуменьшает поражения.
Случайно сохранились черновики VII-ro тома: мы видим, как Карамзин работал над каждой фразой своей "Истории". Вот он пишет о Василии III: "в сношениях с Литвою Василий... готовый всегда к миролюбию..." Все не то, не правда. Историк перечеркивает написанное и выводит: "В сношениях с Литвою Василий изъявлял на словах миролюбие, стараясь вредить ей тайно или явно". Таково беспристрастие историка, таков истинный патриотизм. Любовь к своему, но не ненависть к чужому.
Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом
Пишется древняя история России, а вокруг делается современная: наполеоновские вонйы, битва при Аустерлице, Тильзитский мир, Отечественная война 12-го года, пожар Москвы. В 1815 году русские войска вступают в Париж. В 1818 выходят из печати первые 8 томов "Истории Государства Российского". Тираж - страшюе дело! - 3 тысячи экземпляров. И все раскупили в 25 дней. Неслыхано! А ведь цена немалая: 50 рублей.
Последний том останавливался на середине правления Ивана IV, Грозного.
Одни говорили - якобинец!
Еще и раньше попечитель Московского университета Голенищев-Кутузов подал министру народного просвещения некоторый, мягко говоря, документ, где обстоятельно доказывал, что "сочинения Карамзина исполнены вольнодумнического и якобинского яда". "Не орден бы ему надо дать, давно пора бы его запереть".
За что же так? Прежде всего - за независимость суждений. Это не всем нравится.
Есть мнение, что Николай Михайлович ни разу в жизни не покривил душой.
Монархист! - восклицали другие, молодые люди, будущие декабристы.
Да, главный герой "Истории" Карамзина - российское самодержавие. Плохих государей автор порицает, хороших ставит в пример. А благоденствие для России видит в просвещенном, мудром монархе. То есть нужен "добрый царь". Карамзин не верит в революцию, тем более в скорую. Итак, перед нами действительно монархист.
И в то же время, декабрист Николай Тургенев вспомнит впоследствии, как Карамзин "пролил слезы", узнав о смерти Робеспьера, героя Французской революции. А вот что пишет сам Николай Михайлович другу: "Не требую ни конституции, ни представителей, но чувством останусь республиканцем, и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое".
Отчего же он тогда не с декабристами? Карамзин считал, что время России еще не настало, народ не созрел для республики.
Добрый царь
Девятый том еще не вышел из печати, а уже поползли слухи, что он запрещен. Начинался он так: "Приступаем к описанию ужасной перемены в душе царя и в судьбе царства". Итак, продолжается рассказ об Иване Грозном.
Прежние историки не решались открыто описывать это царствование. Не удивительно. Вот, например,покорение Москвой вольного Новгорода. Карамзин-историк, правда, напоминает нам, что объединение русских земель было необходимо, но Карамзин-художник дает яркую картину того,как именно совершалось покорение вольного северного города:
"Судили Иоанн и сын его таким образом: ежедневно представляли им от пятисот до тысячи новгородцев; били их, мучали, жгли каким-то составом огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. Ратники московские ездили на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в воду всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства продолжались пять недель и заключались грабежом общим".
И так почти на каждой странице - казни, убийства, сожжение пленных при известии о гибели царского любимца злодея Малюты Скуратова, приказ уничтожить слона, отказавшегося опуститься на колени перед царем... и так далее.
Вспомните, ведь пишет человек, убежденный, что самодержавие необходимо в России.
Да, Карамзин был монархистом, но на процессе декабристы ссылались на "Историю Государства Российского" как на один из источников "вредных" мыслей.
Он не хотел, чтобы его книга стала источником вредных мыслей. Он хотел говорить правду. Так уж получилось, что правда, им написанная, оказалась "вредной" для самодержавия.
И вот 14 декабря 1825 года. Получив известие о восстании (для Карамзина это, конечно, мятеж), историк идет на улицу. Он был в Париже 1790-го, был в Москве 1812-го, в 1825 он идет по направлению к Сенатской площади. "Видел ужасные лица, слышал ужасные слова, камней пять-шесть упало к моим ногам".
Карамзин, конечно, против восстания. Но сколько среди мятежников своих - братья Муравьевы, Николай Тургенев Бестужев, Кюхельбекер (он переводил "Историю" на немецкий).
Через несколько дней Карамзин о декабристах скажет так: "Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века".
После восстания Карамзин смертельно заболевает - простудился 14 декабря. В глазах современников он был еще одной жертвой этого дня. Но умирает не только от простуды - рухнуло представление о мире, утеряна вера в будущее, а на престол взошел новый царь, очень далекий от идеального образа просвещенного монарха.
Писать Карамзин больше не мог. Последнее, что успел сделать, - вместе с Жуковским уговорил царя вернуть из ссылки Пушкина.
А XII том замер на междуцарствии 1611 - 1612 года. И вот последние слова последнего тома - о маленькой российской крепости: "Орешек не сдавался".
Сейчас
С тех пор прошло более чем полтора столетия. Нынешние историки знают о древней России куда больше, чем Карамзин, - сколько всего найдено: документы, археологические находки, берестяные грамоты, наконец. Но книга Карамзина - история-летопись - единственная в своем роде и больше такой не будет.
Зачем она нам сейчас? Об этом хорошо сказал в свое время Бестужев-Рюмин: "Высокое нравственное чувство делает до сих пор эту книгу наиболее удобною для воспитания любви к России и к добру".
Список литературы
Е. Перехвальская. Карамзин Н. М. Первый русский историк.
"История Государства Российского" есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека. А. С. Пушкин Оказывается, у меня есть Отечество! Первые восемь томов "Истории Государства Российского" вышли«История Государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.
А. С. Пушкин
Оказывается, у меня есть Отечество!
Первые восемь томов «Истории Государства Российского» вышли все разом в 1818 году. Рассказывают, что, захлопнув восьмой, последний том, Федор Толстой по прозванию Американец воскликнул: «Оказывается, у меня есть Отечество!» И он был не один. Тысячи людей подумали, и главное, почувствовали вот это самое. Зачитывались «Историей» все - студенты, чиновники, дворяне, даже светские дамы. Читали в Москве и Петербурге, читали в провинции: далекий Иркутск один закупил 400 экземпляров. Ведь это так важно для всякого, знать, что оно у него есть, Отечество. Эту уверенность дал людям России Николай Михайлович Карамзин.
Нужна история
В те времена, в начале XIX века, древняя вековечная Россия вдруг оказалась молодой, начинающей. Вот-вот вступила она в большой мир. Все рождалось заново: армия и флот, заводы и мануфактуры, науки и литература. И могло показаться, что никакой истории у страны нет - разве было что-нибудь до Петра, кроме темных веков отсталости и варварства? Есть ли у нас история? «Есть», - ответил Карамзин.
Кто же он?
О детстве и юности Карамзина мы знаем совсем немного - не сохранилось ни дневников, ни писем от родственников, ни юношеских сочинений. Знаем, что родился Николай Михайлович 1 декабря 1766 года неподалеку от Симбирска. В ту пору это глушь невероятная, настоящий медвежий угол. Когда мальчику исполнилось 11 или 12 лет, его отец, отставной капитан, отвез сына в Москву, в пансион при университетской гимназии. Здесь Карамзин пробыл некоторое время, а потом поступил на действительную военную службу - это в 15 лет! Преподаватели пророчили ему не то что Московский - Лейпцигский университет, да как-то не получилось.
Исключительная образованность Карамзина - его личная заслуга.
Литератор
Военная служба не пошла - хотелось писать: сочинять, переводить. И вот в 17 лет Николай Михайлович уже отставной поручик. Впереди целая жизнь. Чему посвятить ее? Литературе, исключительно литературе - решает Карамзин.
А какая она была, русская литература XVIII века? Тоже молодая, начинающая. Карамзин пишет другу: «Я лишен удовольствия читать много на родном языке. Мы еще бедны писателями. У нас есть несколько поэтов, заслуживающих быть читанными». Конечно, писатели уже есть, и не кое-кто, а Ломоносов, Фонвизин, Державин, но значительных имен не более десятка. Неужто талантов мало? Нет, они есть, но дело стало за языком: не приспособился пока русский язык передавать новые мысли, новые чувства, описывать новые предметы.
Карамзин делает установку на живую разговорную речь образованных людей. Он пишет не ученые трактаты, а путевые заметки («Записки русского путешественника»), повести («Остров Борнгольм», «Бедная Лиза»), стихи, статьи, переводит с французского и немецкого.
Журналист
Наконец, решается выпускать журнал. Он назывался просто: «Московский журнал». Известный драматург и литератор Я. Б. Княжнин взял в руки первый номер и воскликнул: «У нас не было такой прозы!»
Успех «Московского журнала» был грандиозный - целых 300 подписчиков. По тем временам очень большая цифра. Вот как мала еще не только пишущая, читающая Россия!
Работает Карамзин невероятно много. Сотрудничает и в первом русском детском журнале. Назывался он «Детское чтение для сердца и разума». Только ДЛЯ этого журнала Карамзин каждую неделю писал по два Десятка страниц.
Карамзин для своего времени - писатель номер один.
Историк
И вдруг Карамзин берется за гигантский труд - составить родную русскую историю. 31 октября 1803 года вышел указ Царя Александра I о назначении Н. М. Карамзина историографом с жалованием 2 тысячи рублей в год. Теперь на всю оставшуюся жизнь - историк. Но так, видно, было надо.
Летописи, указы, судебники
Теперь - писать. Но для этого нужно собирать материал. Начались поиски. Карамзин буквально прочесывает все архивы и книжные собрания Синода, Эрмитажа, Академии наук, Публичной библиотеки, Московского университета, Александро-Невской и Троице-Сергиевой лавры. По его просьбе ищут в монастырях, в архивах Оксфорда, Парижа, Венеции, Праги и Копенгагена. И сколько всего нашлось!
Остромирово Евангелие 1056 - 1057 года (это и поныне древнейшая из датированных русских книг), Ипатьевская, Троицкая летописи. Судебник Ивана Грозного, произведение древнерусской литературы «Моление Даниила Заточника» и много чего еще.
Говорят, обнаружив новую летопись - Волынскую, Карамзин несколько ночей не спал от радости. Друзья смеялись, что он стал просто несносным - только и разговоров, что об истории.
Какой она будет?
Материалы собираются, но как взяться за текст, как написать такую книгу, которую прочтет и самый простой человек, но от которой и академик не поморщится? Как сделать, чтобы было интересно, художественно, и в то же время научно? И вот эти тома. Каждый делится на две части: в первой - подробный, написанный большим мастером, рассказ - это для простого читателя; во второй - обстоятельные примечания, ссылки на источники - это для историков.
Таков истинный патриотизм
Карамзин пишет брату: «История не роман: ложь всегда может красива, а истина в своем одеянии нравится только некоторым умам». Так о чем же писать? Подробно излагать славные страницы прошлого, а темные лишь перелистывать? Может быть, именно так должен поступать историк-патриот? Нет, решает Карамзин - патриотизм только не за счет искажения истории. Он ничего не добавляет, ничего не выдумывает, не превозносит победы и не преуменьшает поражения.
Случайно сохранились черновики VII-ro тома: мы видим, как Карамзин работал над каждой фразой своей «Истории». Вот он пишет о Василии III: «в сношениях с Литвою Василий… готовый всегда к миролюбию...» Все не то, не правда. Историк перечеркивает написанное и выводит: «В сношениях с Литвою Василий изъявлял на словах миролюбие, стараясь вредить ей тайно или явно». Таково беспристрастие историка, таков истинный патриотизм. Любовь к своему, но не ненависть к чужому.
Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом
Пишется древняя история России, а вокруг делается современная: наполеоновские вонйы, битва при Аустерлице, Тильзитский мир, Отечественная война 12-го года, пожар Москвы. В 1815 году русские войска вступают в Париж. В 1818 выходят из печати первые 8 томов «Истории Государства Российского». Тираж - страшюе дело! - 3 тысячи экземпляров. И все раскупили в 25 дней. Неслыхано! А ведь цена немалая: 50 рублей.
Последний том останавливался на середине правления Ивана IV, Грозного.
Одни говорили - якобинец!
Еще и раньше попечитель Московского университета Голенищев-Кутузов подал министру народного просвещения некоторый, мягко говоря, документ, где обстоятельно доказывал, что «сочинения Карамзина исполнены вольнодумнического и якобинского яда». «Не орден бы ему надо дать, давно пора бы его запереть».
За что же так? Прежде всего - за независимость суждений. Это не всем нравится.
Есть мнение, что Николай Михайлович ни разу в жизни не покривил душой.
Монархист! - восклицали другие, молодые люди, будущие декабристы.
Да, главный герой «Истории» Карамзина - российское самодержавие. Плохих государей автор порицает, хороших ставит в пример. А благоденствие для России видит в просвещенном, мудром монархе. То есть нужен «добрый царь». Карамзин не верит в революцию, тем более в скорую. Итак, перед нами действительно монархист.
И в то же время, декабрист Николай Тургенев вспомнит впоследствии, как Карамзин «пролил слезы», узнав о смерти Робеспьера, героя Французской революции. А вот что пишет сам Николай Михайлович другу: «Не требую ни конституции, ни представителей, но чувством останусь республиканцем, и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое».
Отчего же он тогда не с декабристами? Карамзин считал, что время России еще не настало, народ не созрел для республики.
Добрый царь
Девятый том еще не вышел из печати, а уже поползли слухи, что он запрещен. Начинался он так: «Приступаем к описанию ужасной перемены в душе царя и в судьбе царства». Итак, продолжается рассказ об Иване Грозном.
Прежние историки не решались открыто описывать это царствование. Не удивительно. Вот, например, покорение Москвой вольного Новгорода. Карамзин-историк, правда, напоминает нам, что объединение русских земель было необходимо, но Карамзин-художник дает яркую картину того, как именно совершалось покорение вольного северного города:
«Судили Иоанн и сын его таким образом: ежедневно представляли им от пятисот до тысячи новгородцев; били их, мучали, жгли каким-то составом огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. Ратники московские ездили на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в воду всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства продолжались пять недель и заключались грабежом общим».
И так почти на каждой странице - казни, убийства, сожжение пленных при известии о гибели царского любимца злодея Малюты Скуратова, приказ уничтожить слона, отказавшегося опуститься на колени перед царем… и так далее.
Вспомните, ведь пишет человек, убежденный, что самодержавие необходимо в России.
Да, Карамзин был монархистом, но на процессе декабристы ссылались на «Историю Государства Российского» как на один из источников «вредных» мыслей.
Он не хотел, чтобы его книга стала источником вредных мыслей. Он хотел говорить правду. Так уж получилось, что правда, им написанная, оказалась «вредной» для самодержавия.
И вот 14 декабря 1825 года. Получив известие о восстании (для Карамзина это, конечно, мятеж), историк идет на улицу. Он был в Париже 1790-го, был в Москве 1812-го, в 1825 он идет по направлению к Сенатской площади. «Видел ужасные лица, слышал ужасные слова, камней пять-шесть упало к моим ногам».
Карамзин, конечно, против восстания. Но сколько среди мятежников своих - братья Муравьевы, Николай Тургенев Бестужев, Кюхельбекер (он переводил «Историю» на немецкий).
Через несколько дней Карамзин о декабристах скажет так: «Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века».
После восстания Карамзин смертельно заболевает - простудился 14 декабря. В глазах современников он был еще одной жертвой этого дня. Но умирает не только от простуды - рухнуло представление о мире, утеряна вера в будущее, а на престол взошел новый царь, очень далекий от идеального образа просвещенного монарха.
Писать Карамзин больше не мог. Последнее, что успел сделать, - вместе с Жуковским уговорил царя вернуть из ссылки Пушкина.
А XII том замер на междуцарствии 1611 - 1612 года. И вот последние слова последнего тома - о маленькой российской крепости: «Орешек не сдавался».
Сейчас
С тех пор прошло более чем полтора столетия. Нынешние историки знают о древней России куда больше, чем Карамзин, - сколько всего найдено: документы, археологические находки, берестяные грамоты, наконец. Но книга Карамзина - история-летопись - единственная в своем роде и больше такой не будет.
Зачем она нам сейчас? Об этом хорошо сказал в свое время Бестужев-Рюмин: «Высокое нравственное чувство делает до сих пор эту книгу наиболее удобною для воспитания любви к России и к добру».
Список литературы
Е. Перехвальская. Карамзин Н. М. Первый русский историк.
Warning
: getimagesize(userfiles/gallery/ed/b_eda85322faf42b34dda475f5fda31f75.jpg): failed to open stream: No such file or directory in /var/sites/сайт/htdocs/application2012/views/scripts/publication/show-publication.phtml
on line 126
Александр I произвел Карамзина в придворные историографы, назначив ежегодное жалованье в две тысячи рублей ассигнациями. Фото: globallookpress.com
Исполняется 250 лет со дня рождения Николая Михайловича Карамзина
Он писал стихи и прозу, переводил Шекспира, издавал журналы, был «отцом русского сентиментализма» и реформатором литературного языка. «Вот о ком из наших писателей можно сказать, что он весь исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему пять талантов истинно принес другие пять. Карамзин первый показал, что писатель может быть у нас независим и почтен всеми равно, как именитейший гражданин в государстве», — восхищался Николай Васильевич Гоголь. «Он сделал литературу гуманною», — писал о Карамзине Александр Иванович Герцен. «Первым историком и последним летописцем» называл Карамзина Александр Сергеевич Пушкин, величая «Историю государства Российского» «подвигом честного человека». И все чаще мы, люди XXI века, обращаемся к великому историку, с изумлением находя мысли, словно сегодня написанные.
Главный труд своей жизни Карамзин начал писать в 1803 году, уединившись в кабинетной тиши со старинными манускриптами (помощники привозили ему документы из архивов и монастырей). Прославленный 37-летний писатель («Письма русского путешественника», «Бедная Лиза», еще более десятка повестей), успешный издатель «Московского журнала» и «Вестника Европы» отказался от многого, сосредоточившись на занятиях историей. Император Александр I произвел Карамзина в придворные историографы, назначив ежегодное жалованье в две тысячи рублей ассигнациями.
На написание и издание восьми томов ушло 15 лет. Начало 1818 года отмечено книжной сенсацией — трехтысячный тираж «Истории государства Российского» разошелся всего за месяц. Тома допечатывают, продают по двойной цене, «Историей» Карамзина зачитываются. О Древней Руси, о монгольском нашествии, о князьях и боярах, первых царях (восьмой том оканчивался первой третью царствования Ивана Грозного) впервые было написано свободным русским языком, без тяжеловесных архаизмов, захватывающе и интересно. «Чистой, плавной и сильной прозой» называл труд Карамзина поэт Константин Батюшков. Через три года вышел девятый том, пожалуй, самый страшный, о злодействах Ивана Грозного. Потом — еще три. «История государства Российского» остановилась на периоде Смутного времени. Смертельная болезнь помешала писателю-историку продолжать работу. В июне 1826-го его не стало.
По роковому стечению обстоятельств Николай Михайлович Карамзин застудил легкие на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Противник бунтов, он страшно переживал за участников восстания, уговаривал мятежников разойтись.
В молодости, путешествуя по Европе, Николай Карамзин оказался свидетелем Великой французской революции. Потрясенный кровавыми событиями, стал убежденным противником радикальных политических перемен. «Рабство — зло. Но быстрая, неестественная отмена его — тоже зло, — писал Карамзин. — Всякие насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот». Он мечтал, что люди «уверятся в изящности законов чистого разума». Был сторонником самодержавия, но самодержавия с твердыми законами, самодержавия просвещенного. И против резкой отмены крепостного права возражал, считая, что крестьян прежде необходимо просветить — и только потом освободить. Карамзин был убежден, что к свободе «надобно готовить человека исправлением нравственным».
Декабристы, пристально изучавшие «Историю государства Российского», были главными оппонентами монархических взглядов Карамзина. А он относился к ним как мудрый отец — руководителей декабристского движения он знал с детских лет. И ходатайствовал потом перед Николаем I об их освобождении: «Ваше величество! Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века!»
Серьезные исследователи наследия Карамзина обратили внимание на странные «рифмы» в его судьбе. Историк литературы, доктор философских наук Вадим Перельмутер посвятил этой теме свою публичную лекцию, прошедшую в юбилейные карамзинские дни в московском Музее А.С. Пушкина на Пречистенке. Лектор напомнил, что тома «Истории государства Российского» были последними книгами, читаемыми приговоренными декабристами. И, быть может, при многократном перечитывании от их внимания уже не ускользнула карамзинская мысль, проигнорированная в революционном запале: «Сердцу человеческому свойственно доброжелательствовать республикам, основанным на коренных правах вольности, ему любезной».
Вадим Перельмутер четко акцентировал границу, проводимую Карамзиным между единовластием и деспотией: «Из первого есть выход в республику, из второго — только на тот свет». И напомнил нам начало десятого тома «Истории государства Российского». «Первые дни по смерти тирана (говорит римский историк) бывают счастливейшими для народов: ибо конец страдания есть живейшее из человеческих удовольствий». Страдания и ужасы эпохи Грозного Карамзин описал так, что волосы встают дыбом. Читали ли это те, кто сейчас с пеной у рта ставит памятники кровавому царю?
Николай Михайлович Карамзин был не только придворным историографом, но и постоянным собеседником Александра I. Сказавшим государю среди прочих и такие слова: «Ваше величество, у Вас много самолюбия — у меня никакого. Мы равны перед Богом: Я люблю только ту свободу, которой ни один тиран не сможет меня лишить...»
Между тем на вопрос Карамзина о цензуре Александр I ответил: «Я сам буду твоим цензором». Ту же фразу позже повторил Николай I, обращаясь к Пушкину... Помня о верховном цензорстве, Карамзин, тем не менее, на страницах своей «Истории» ни разу не поступился против чести и совести. Недаром Александр Тургенев писал, что «одному Карамзину дано жить жизнью души, ума и сердца. Мы все поем вполголоса и живем не полною жизнью; оттого и не можем быть вполне довольны собою».
Николая Михайловича Карамзина называют поэтом мысли. Вадим Перельмутер произнес на своей лекции пушкинскую фразу: «История принадлежит поэту» — и два ее опровержения. Карамзин считал, что царю, а декабрист Никита Муравьев не сомневался, что «история принадлежит народу». Лектор и ведущая встречи, замдиректора Музея А.С. Пушкина по научной части академик Наталья Михайлова говорила о том, что сейчас карамзинское время. Уповать возможно только на просвещение. И на вопрос, кому принадлежит история, можно ответить, вновь и вновь обращаясь к «Истории государства Российского». Потому как, по словам самого Карамзина, «мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие».
Анна Семенова - доктор исторический наук, профессор, главный научный сотрудник Института российской истории РАН
Уходящий год с полным основанием считается «годом Николая Михайловича Карамзина».
Великий историк родился 250 лет назад 1 декабря 1766 года и скончался 22 мая 1826 года.
В начале 1818 года улицы столичных городов опустели, «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную». Так писал Пушкин о появлении первых восьми томов «Истории государства Российского», принадлежащих перу Карамзина. Этот труд был издан большим для того времени тиражом в 3 тысячи экземпляров и разошелся течение месяца. В последующие годы вышли ещё четыре тома «Истории» (последний двенадцатый — после смерти историка), появился ряд переводов на основные европейские языки. Большой резонанс в обществе вызвал девятый том, посвященный эпохе Ивана Грозного и осуждавший деспотизм, как форму правления.
А до этого было достойное обрзование полученное выходцем из провинцильной дворянской семьи, путешествие по Европе, позволившее будущему историку стать свидетелем Великой франузской революции и автором «Писем русского путешественника.
«Великая весна девяностых годов» XVIII века озаряла все творчество Николая Михайловича Карамзина. Его первый литературный шедевр «Письма русского путешественника» открыли для читателей этого писателя, а «История государства Российского» прославила его имя навсегда. Как выдающийся ученый и писатель, воспринимавший отечественную историю в контексте мировой истории, он практически всю свою жизнь размышлял о значении революций в жизни общества, а события Великой французской революции, придавали особую остроту его анализу. Он видел «вольных французов», восхищался выдающимися ораторами в Учредительном собрании, однако тогда же оценил роль демагогов и честолюбцев, преследовавших в революции собственные интересы. Развитие революции, казнь короля и террор вызвали у Карамзина резкое неприятие. Тем не менее, спустя несколько лет, веря в конечное торжество просвещения, разума и прогресса он подвел итог великой революции: «Французский народ прошел через все степени цивилизации, чтобы оказаться на той вершине, на которой он находится в настоящее время... Французская революция — одно из тех событий, которые определяют судьбы людей на много последующих веков».
Впоследствии занявшись журналистикой и литературным творчеством, заложив основы русского литературного языка, он постепенно обратил свои взоры к отечественной истории и став «историографом» Александра I, всецело отдался историческим исследованиям. Такова внешняя канва жизни знаменитого деятеля русской культуры.
Отметим, что именно в начале XIX века проявились два принципиально различных подхода к путям развития России. Два выдающихся человека - патриота: историк Карамзин и статс-секретарь Александра I Михаил Михайлович Сперанский почти ровесники, воспитанные на одной литературе Века просвещения, получившие блестящее образование, создали два политических сочинения, противоположной направленности. Карамзин, познакомившись с сестрой императора великой княгиней Екатериной Павловной, в 1811 году читает в ее салоне в Твери недавно написанную им «Записку о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях». Двумя годами ранее статс- секретарь императора, сын сельского священника Сперанский завершает работу над проектом реформирования государственного устройства России «Введение к уложению государственных законов» и затем проводит указы об «экзаменах на чин», то есть на занятие должностей, что вызвало особую ярость вельмож - «екатерининских служившев».
Если для историографа центром политической концепции в это время является «идеальный» просвещенный монарх», то мечтой Сперанского, работавшего над своими, оказавшимися нереализованными, проектами по инициативе Александра I, (и поэтому вынужденного себя во многом ограничивать) было создать такие законы, «чтобы никакая власть их преступить не могла». Для Карамзина главная суть политической жизни — минимальное количество преобразований. Для Сперанского и будущих декабристов (с некоторыми из которых он был близок)— нацеленность на политические перемены. Формально именно с противоборства этих концепций принято отсчитывать возникновение в России консервативных и либеральных идей.
Однако воззрения Карамзина не были статичны и однозначны. Историк и время — тема всеобъемлющая; совершенно очевидно, что серьезный ученый, выстраивая свою концепцию прошлого, не может не преломлять ее через свое восприятие современной ему действительности. Его отношение к прошлому часто меняется в зависимости от изменения его политических взглядов.
Почему же впоследствии оценки творчества и жизненной позиции Карамзина в течение десятилетий так резко менялись и были так прочно зависимы от политической конъюнктуры? Прежде всего, это было связано со сложностью и многоцветием палитры мировоззрения самого историка. К Карамзину менее всего подходит система деления на «белое — черное». К сожалению, и сегодня в дни его юбилея мы вновь сталкиваемся с желанием определенных сил с помощью угодливых ученых «приватизировать» историка и видеть в нем только родоначальника и оплот консерватизма. Так, сознательно замалчиваются его симпатии к вождю якобинцев Максимилиану Робеспьеру, узнав о казни которого будущий историк «пролил слезу» и до конца жизни отзывался о нем с глубоким уважением; преувеличиваются разногласия Карамзина с будущими декабристами. И хотя «молодые якобинцы», по словам Пушкина, негодовали после чтения «Истории» и писали критические статьи, они неизменно относились к Карамзину с глубоким уважением.
«История принадлежит царям» - этой основной мысли главного произведения Карамзина члены тайных обществ противопоставили иную точку зрения: «История принадлежит народам» -этими словами декабрист Никита Муравьев, с родителями которого Карамзин был особенно дружен, открывал свою «Конституцию». И хотя историк, по его словам, «алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятеж» 14 декабря на Сенатской площади, он предвидел жестокий приговор и скорбел о судьбе несостоявшихся реформаторов, не дожив месяца до суда и казни руководителей движения.
Сейчас Карамзина нередко стремятся представить космополитической фигурой, невнятно и вскользь упоминая о патриотической сути «Истории государства Российского». Монархизм позднего Карамзина трактуется примитивно, без указания на влияние на него концепции великого французского философа Эпохи просвещения Шарля Монтескье, создавшего знаменитую триаду форм политической власти: республика, монархия, деспотия. Вызывает сложности у рептильных историков стремление найти почти анекдотические объяснения словам Карамзина о его приверженности «в душе» республиканским порядкам.
И уж, конечно, мало кто вспоминает необыкновенные по силе слова Карамзина из его статьи «О любви к Отечеству и народной гордости», опубликованной в 1802 году в издаваемом им журнале «Вестник Европы», и звучащие ныне весьма современно: «Патриотизм есть любовь ко благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях. Он требует рассуждения - и потому не все люди имеют его... Я не смею думать, чтобы у нас в России было не много патриотов; но мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, - а смирение в политике вредно. Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут.
Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен, по крайней мере, знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещеннее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского; станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию».
Выступая 5 декабря 1818 года на торжественном заседании Академии российской, посвященном изданию первого толкового словаря русского языка, Карамзин подчеркнул: «наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями».
Существует немало художественных изображений великого историка. Одним из наиболее известных является портрет работы «патриарха московской живописи», как называли В.М.Тропинина.
Заведующая отделом русской живописи конца XVIII - первой половины XIX века Государственной Третьяковской галереи, доктор искусствоведения Людмила Алексеевна Маркина рассказывает: «Портрет Карамзина был написан Тропининым в 1818 году. Оригинал его хранится в Петербурге во Всероссийском музее А.С.Пушкина, а авторская копия в Третьяковской галерее. Это произведение принадлежит к числу немногих живописных работ, приобретенных непосредственно Павлом Михайловичем Третьяковым, что делает его особенно ценным». В настоящее время вместе с рядом других работ из собрания ГТГ портрет историка находится на выставке в родном городе Карамзина Ульяновске (Симбирске), приуроченной к юбилею великого земляка.
