Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Салтыков-Щедрин
Всегда следует стремиться к прекрасному.
Оноре Бальзак
Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.
ДРАГОЦЕННАЯ ПЫЛЬ
Не могу припомнить, как я узнал эту историю о парижском мусорщике Жане Шамете. Шамет зарабатывал на существование тем, что прибирал ремесленные мастерские в своем квартале.
Жил Шамет в лачуге на окраине города Конечно, можно было бы обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от основной нити рассказа Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор в предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы В то время, когда происходило действие этого рассказа, валы были еще покрыты зарослями жимолости и боярышника и в них гнездились птицы.
Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих.
Если бы Мопассан заинтересовался жизнью обитателей этих лачуг, то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов. Может быть, они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе.
К сожалению, никто из посторонних не заглядывал в эти места, кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи.
Судя по тому, что соседи прозвали Шамета «дятлом», надо думать, что он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы.
Когда-то Жан Шамет знал лучшие дни. Он служил солдатом в армии «Маленького Наполеона» во время мексиканской войны.
Шамету повезло. В Вера-Крус он заболел тяжелой лихорадкой. Больного солдата, не побывавшего еще ни в одной настоящей перестрелке, отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим и поручил Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну – девочку восьми лет.
Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат Мексики был убийственным для европейских детей. К тому же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей.
Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже на рыб, вылетавших из маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь.
Шамет как мог заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она ждет от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового, солдат колониального полка? Чем он мог занять ее? Игрой в кости? Или грубыми казарменными песенками?
Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил на себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец решился и начал нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая до мельчайших подробностей рыбачий поселок на берегу Ламанша, сыпучие пески, лужи после отлива, сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги.
В этих воспоминаниях Шамет не мог найти ничего смешного, чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению, слушала эти рассказы с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя новых подробностей.
Шамет напрягал память и выуживал из нее эти подробности, пока в конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли, как клочья тумана. Шамет, правда, никогда и не предполагал, что ему понадобится возобновлять в памяти это ненужное время своей жизни.
Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то Шамет видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к распятью в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих.
Нет, пожалуй, он однажды даже видел эту розу и запомнил, как она поблескивала, хотя за окнами не было солнца и мрачный шторм шумел над проливом. Чем дальше, тем яснее Шамет вспоминал этот блеск – несколько ярких огоньков под низким потолком.
Все в поселке удивлялись, что старуха не продает свою драгоценность. Она могла бы выручить за нее большие деньги. Одна только мать Шамета уверяла, что продавать золотую розу – грех, потому что ее подарил старухе «на счастье» возлюбленный, когда старуха, тогда еще смешливая девушка, работала на сардинной фабрике в Одьерне.
– Таких золотых роз мало на свете, – говорила мать Шамета. – Но все, у кого они завелись в доме, обязательно будут счастливыми. И не только они, но и каждый, кто притронется к этой розе.
Мальчик Шамет с нетерпением ждал, когда же старуха сделается счастливой. Но никаких признаков счастья не было и в помине. Дом старухи трясся от ветра, а по вечерам в нем не зажигали огня.
Так Шамет и уехал из поселка, не дождавшись перемены в старухиной судьбе. Только год спустя знакомый кочегар с почтового парохода в Гавре рассказал ему, что к старухе неожиданно приехал из Парижа сын-художник, бородатый, веселый и чудной. Лачугу с тех пор было уже не узнать. Она наполнилась шумом и достатком. Художники, говорят, получают большие деньги за свою мазню.
Однажды, когда Шамет, сидя на палубе, расчесывал Сюзанне своим железным гребнем перепутанные ветром волосы, она спросила:
– Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу?
– Все может быть, – ответил Шамет. – Найдется и для тебя, Сузи, какой-нибудь чудак. У нас в роте был один тощий солдат. Ему чертовски везло. Он нашел на поле сражения сломанную золотую челюсть. Мы пропили ее всей ротой. Это было во время аннамитской войны. Пьяные артиллеристы выстрелили для забавы из мортиры, снаряд попал в жерло потухшего вулкана, там взорвался, и от неожиданности вулкан начал пыхтеть и извергаться. Черт его знает, как его звали, этот вулкан! Кажется, Крака-Така. Извержение было что надо! Погибло сорок мирных туземцев. Подумать только, что из-за поношенной челюсти пропало столько людей! Потом оказалось, что челюсть эту потерял наш полковник. Дело, конечно, замяли, – престиж армии выше всего. Но мы здорово нализались тогда.
– Где же это случилось? – спросила с сомнением Сузи.
– Я же тебе сказал – в Аннаме. В Индо-Китае. Там океан горит огнем, как ад, а медузы похожи на кружевные юбочки балерины. И там такая сырость, что за одну ночь в наших сапогах вырастали шампиньоны! Пусть меня повесят, если я вру!
До этого случая Шамет слышал много солдатского вранья, но сам никогда не врал. Не потому, что он этого не умел, а просто не было надобности. Сейчас же он считал святой обязанностью развлекать Сюзанну.
Шамет привез девочку в Руан и сдал с рук на руки высокой женщине с поджатым желтым ртом – тетке Сюзанны. Старуха была вся в черном стеклярусе, как цирковая змея.
Девочка, увидев ее, крепко прижалась к Шамету, к его выгоревшей шинели.
– Ничего! – шепотом сказал Шамет и подтолкнул Сюзанну в плечо. – Мы, рядовые, тоже не выбираем себе ротных начальников. Терпи, Сузи, солдатка!
Шамет ушел. Несколько раз он оглядывался на окна скучного дома, где ветер даже не шевелил занавески. На тесных улицах был слышен из лавчонок суетливый стук часов. В солдатском ранце Шамета лежала память о Сузи – синяя измятая лента из ее косы. И черт ее знает почему, но эта лента пахла так нежно, как будто она долго пробыла в корзине с фиалками.
Константин Георгиевич Паустовский
Золотая роза
Константин Паустовский
Золотая роза
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Салтыков-Щедрин
Всегда следует стремиться к прекрасному.
Оноре Бальзак
Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.
ДРАГОЦЕННАЯ ПЫЛЬ
Не могу припомнить, как я узнал эту историю о парижском мусорщике Жане Шамете. Шамет зарабатывал на существование тем, что прибирал ремесленные мастерские в своем квартале.
Жил Шамет в лачуге на окраине города Конечно, можно было бы обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от основной нити рассказа Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор в предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы В то время, когда происходило действие этого рассказа, валы были еще покрыты зарослями жимолости и боярышника и в них гнездились птицы.
Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих.
Если бы Мопассан заинтересовался жизнью обитателей этих лачуг, то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов. Может быть, они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе.
К сожалению, никто из посторонних не заглядывал в эти места, кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи.
Судя по тому, что соседи прозвали Шамета «дятлом», надо думать, что он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы.
Когда-то Жан Шамет знал лучшие дни. Он служил солдатом в армии «Маленького Наполеона» во время мексиканской войны.
Шамету повезло. В Вера-Крус он заболел тяжелой лихорадкой. Больного солдата, не побывавшего еще ни в одной настоящей перестрелке, отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим и поручил Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну – девочку восьми лет.
Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат Мексики был убийственным для европейских детей. К тому же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей.
Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже на рыб, вылетавших из маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь.
Шамет как мог заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она ждет от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового, солдат колониального полка? Чем он мог занять ее? Игрой в кости? Или грубыми казарменными песенками?
Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил на себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец решился и начал нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая до мельчайших подробностей рыбачий поселок на берегу Ламанша, сыпучие пески, лужи после отлива, сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги.
В этих воспоминаниях Шамет не мог найти ничего смешного, чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению, слушала эти рассказы с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя новых подробностей.
Шамет напрягал память и выуживал из нее эти подробности, пока в конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли, как клочья тумана. Шамет, правда, никогда и не предполагал, что ему понадобится возобновлять в памяти это ненужное время своей жизни.
Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то Шамет видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к распятью в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих.
Нет, пожалуй, он однажды даже видел эту розу и запомнил, как она поблескивала, хотя за окнами не было солнца и мрачный шторм шумел над проливом. Чем дальше, тем яснее Шамет вспоминал этот блеск – несколько ярких огоньков под низким потолком.
Все в поселке удивлялись, что старуха не продает свою драгоценность. Она могла бы выручить за нее большие деньги. Одна только мать Шамета уверяла, что продавать золотую розу – грех, потому что ее подарил старухе «на счастье» возлюбленный, когда старуха, тогда еще смешливая девушка, работала на сардинной фабрике в Одьерне.
– Таких золотых роз мало на свете, – говорила мать Шамета. – Но все, у кого они завелись в доме, обязательно будут счастливыми. И не только они, но и каждый, кто притронется к этой розе.
Мальчик Шамет с нетерпением ждал, когда же старуха сделается счастливой. Но никаких признаков счастья не было и в помине. Дом старухи трясся от ветра, а по вечерам в нем не зажигали огня.
Так Шамет и уехал из поселка, не дождавшись перемены в старухиной судьбе. Только год спустя знакомый кочегар с почтового парохода в Гавре рассказал ему, что к старухе неожиданно приехал из Парижа сын-художник, бородатый, веселый и чудной. Лачугу с тех пор было уже не узнать. Она наполнилась шумом и достатком. Художники, говорят, получают большие деньги за свою мазню.
Однажды, когда Шамет, сидя на палубе, расчесывал Сюзанне своим железным гребнем перепутанные ветром волосы, она спросила:
– Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу?
– Все может быть, – ответил Шамет. – Найдется и для тебя, Сузи, какой-нибудь чудак. У нас в роте был один тощий солдат. Ему чертовски везло. Он нашел на поле сражения сломанную золотую челюсть. Мы пропили ее всей ротой. Это было во время аннамитской войны. Пьяные артиллеристы выстрелили для забавы из мортиры, снаряд попал в жерло потухшего вулкана, там взорвался, и от неожиданности вулкан начал пыхтеть и извергаться. Черт его знает, как его звали, этот вулкан! Кажется, Крака-Така. Извержение было что надо! Погибло сорок мирных туземцев. Подумать только, что из-за поношенной челюсти пропало столько людей! Потом оказалось, что челюсть эту потерял наш полковник. Дело, конечно, замяли, – престиж армии выше всего. Но мы здорово нализались тогда.
– Где же это случилось? – спросила с сомнением Сузи.
– Я же тебе сказал – в Аннаме. В Индо-Китае. Там океан горит огнем, как ад, а медузы похожи на кружевные юбочки балерины. И там такая сырость, что за одну ночь в наших сапогах вырастали шампиньоны! Пусть меня повесят, если я вру!
До этого случая Шамет слышал много солдатского вранья, но сам никогда не врал. Не потому, что он этого не умел, а просто не было надобности. Сейчас же он считал святой обязанностью развлекать Сюзанну.
Шамет привез девочку в Руан и сдал с рук на руки высокой женщине с поджатым желтым ртом – тетке Сюзанны. Старуха была вся в черном стеклярусе, как цирковая змея.
Девочка, увидев ее, крепко прижалась к Шамету, к его выгоревшей шинели.
– Ничего! – шепотом сказал Шамет и подтолкнул Сюзанну в плечо. – Мы, рядовые, тоже не выбираем себе ротных начальников. Терпи, Сузи, солдатка!
Шамет ушел. Несколько раз он оглядывался на окна скучного дома, где ветер даже не шевелил занавески. На тесных улицах был слышен из лавчонок суетливый стук часов. В солдатском ранце Шамета лежала память о Сузи – синяя измятая лента из ее косы. И черт ее знает почему, но эта лента пахла так нежно, как будто она долго пробыла в корзине с фиалками.
Мексиканская лихорадка подорвала здоровье Шамета. Его уволили из армии без сержантского чина. Он ушел в гражданскую жизнь простым рядовым.
Годы проходили в однообразной нужде. Шамет перепробовал множество скудных занятий и в конце концов стал парижским мусорщиком. С тех пор его преследовал запах пыли и помоек. Он чувствовал этот запах даже в легком ветре, проникавшем в улицы со стороны Сены, и в охапках мокрых цветов – их продавали чистенькие старушки на бульварах.
Дни сливались в желтую муть. Но иногда в ней возникало перед внутренним взором Шамета легкое розовое облачко – старенькое платье Сюзанны. От этого платья пахло весенней свежестью, как будто его тоже долго держали в корзине с фиалками.
Где она, Сюзанна? Что с ней? Он знал, что сейчас она уже взрослая девушка, а отец ее умер от ран.
Шамет все собирался съездить в Руан навестить Сюзанну. Но каждый раз он откладывал эту поездку, пока наконец не понял, что время упущено и Сюзанна наверняка о нем позабыла.
Он ругал себя свиньей, когда вспоминал прощание с ней. Вместо того чтобы поцеловать девочку, он толкнул ее в спину навстречу старой карге и сказал: «Терпи, Сузи, солдатка!»
Известно, что мусорщики работают по ночам. К этому их понуждают две причины: больше всего мусора от кипучей и не всегда полезной человеческой деятельности накапливается к концу дня, и, кроме того, нельзя оскорблять зрение и обоняние парижан. Ночью же почти никто, кроме крыс, не замечает работу мусорщиков.
Шамет привык к ночной работе и даже полюбил эти часы суток. Особенно то время, когда над Парижем вяло пробивался рассвет. Над Сеной курился туман, но он не подымался выше парапета мостов.
Однажды на таком туманном рассвете Шамет проходил по мосту Инвалидов и увидел молодую женщину в бледном сиреневом платье с черными кружевами. Она стояла у парапета и смотрела на Сену.
Шамет остановился, снял пыльную шляпу и сказал:
– Сударыня, вода в эту пору в Сене очень холодная. Давайте-ка я лучше провожу вас домой.
– У меня нет теперь дома, – быстро ответила женщина и повернулась к Шамету. Шамет уронил свою шляпу.
– Сузи! – сказал он с отчаянием и восторгом. – Сузи, солдатка! Моя девочка! Наконец-то я увидел тебя. Ты забыла меня, должно быть Я – Жан Эрнест Шамет, тот рядовой Двадцать седьмого колониального полка, что привез тебя к этой поганой тетке в Руан. Какой ты стала красавицей! И как хорошо расчесаны твои волосы! А я-то, солдатская затычка, совсем не умел их прибирать!
– Жан! – вскрикнула женщина, бросилась к Шамету, обняла его за шею и заплакала. – Жан, вы такой же добрый, каким были тогда. Я все помню!
– Э-э, глупости! – пробормотал Шамет. – Какая кому выгода от моей доброты. Что с тобой стряслось, моя маленькая?
Шамет притянул Сюзанну к себе и сделал то, на что не решился в Руане, – погладил и поцеловал ее блестящие волосы. Тут же он отстранился, боясь, что Сюзанна услышит мышиную вонь от его пиджака. Но Сюзанна прижалась к его плечу еще крепче.
– Что с тобой, девочка? – растерянно повторил Шамет.
Сюзанна не ответила. Она была не в силах сдержать рыдания. Шамет понял – пока что не надо ее ни о чем расспрашивать.
– У меня, – торопливо сказал он, – есть логово у крепостного вала. Далековато отсюда. В доме, конечно, пусто – хоть шаром покати. Но зато можно согреть воду и уснуть в постели. Там ты сможешь умыться и отдохнуть. И вообще жить сколько хочешь.
Сюзанна прожила у Шамета пять дней. Пять дней над Парижем подымалось необыкновенное солнце. Все здания, даже самые старые, покрытые копотью, все сады и даже логово Шамета сверкали в лучах этого солнца, как драгоценности.
Кто не испытал волнения от едва слышного дыхания спящей молодой женщины, тот не поймет, что такое нежность. Ярче влажных лепестков были ее губы, и от ночных слез блестели ресницы.
Да, с Сюзанной все случилось именно так, как предполагал Шамет. Ей изменил возлюбленный, молодой актер. Но тех пяти дней, какие Сюзанна прожила у Шамета, вполне хватило на их примирение.
Константин Паустовский
Золотая роза
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Салтыков-Щедрин
Всегда следует стремиться к прекрасному.
Оноре Бальзак
Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.
ДРАГОЦЕННАЯ ПЫЛЬ
Не могу припомнить, как я узнал эту историю о парижском мусорщике Жане Шамете. Шамет зарабатывал на существование тем, что прибирал ремесленные мастерские в своем квартале.
Жил Шамет в лачуге на окраине города Конечно, можно было бы обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от основной нити рассказа Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор в предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы В то время, когда происходило действие этого рассказа, валы были еще покрыты зарослями жимолости и боярышника и в них гнездились птицы.
Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих.
Если бы Мопассан заинтересовался жизнью обитателей этих лачуг, то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов. Может быть, они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе.
К сожалению, никто из посторонних не заглядывал в эти места, кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи.
Судя по тому, что соседи прозвали Шамета «дятлом», надо думать, что он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы.
Когда-то Жан Шамет знал лучшие дни. Он служил солдатом в армии «Маленького Наполеона» во время мексиканской войны.
Шамету повезло. В Вера-Крус он заболел тяжелой лихорадкой. Больного солдата, не побывавшего еще ни в одной настоящей перестрелке, отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим и поручил Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну – девочку восьми лет.
Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат Мексики был убийственным для европейских детей. К тому же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей.
Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже на рыб, вылетавших из маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь.
Шамет как мог заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она ждет от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового, солдат колониального полка? Чем он мог занять ее? Игрой в кости? Или грубыми казарменными песенками?
Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил на себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец решился и начал нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая до мельчайших подробностей рыбачий поселок на берегу Ламанша, сыпучие пески, лужи после отлива, сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги.
В этих воспоминаниях Шамет не мог найти ничего смешного, чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению, слушала эти рассказы с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя новых подробностей.
Шамет напрягал память и выуживал из нее эти подробности, пока в конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли, как клочья тумана. Шамет, правда, никогда и не предполагал, что ему понадобится возобновлять в памяти это ненужное время своей жизни.
Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то Шамет видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к распятью в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих.
О писательском мастерстве и психологии творчества
Драгоценная пыль
Мусорщик Жан Шамет убирает ремесленные мастерские в парижском предместье.
Служа солдатом во время мексиканской войны, Шамет заболел лихорадкой, и его отправили на родину. Полковой командир поручил Шамету отвезти во Францию свою восьмилетнюю дочь Сюзанну. Всю дорогу Шамет заботился о девочке, а Сюзанна охотно слушала его истории о золотой розе, приносящей счастье.
Однажды Шамет встречает молодую женщину, в которой узнаёт Сюзанну. Плача, она говорит Шамету, что ей изменил возлюбленный, и у неё нет теперь дома. Сюзанна селится у Шамета. Через пять дней она мирится с возлюбленным и уезжает.
Расставшись с Сюзанной, Шамет перестаёт выбрасывать из ювелирных мастерских сор, в котором всегда остаётся немного золотой пыли. Он строит маленькую веялку и перевеивает ювелирную пыль. Добытое за много дней золото Шамет отдаёт ювелиру для изготовления золотой розы.
Роза готова, но Шамет узнаёт, что Сюзанна уехала в Америку, и след её затерялся. Он бросает работу и заболевает. Никто не ухаживает за ним. Навещает его только ювелир, сделавший розу.
Вскоре Шамет умирает. Ювелир продаёт розу пожилому писателю и рассказывает ему историю Шамета. Роза представляется писателю прообразом творческой деятельности, в которой, «как из этих драгоценных пылинок, рождается живой поток литературы».
Надпись на валуне
Паустовский живёт в маленьком домике на Рижском взморье. Неподалёку лежит большой гранитный валун с надписью «В память всех, кто погиб и погибнет в море». Паустовский считает эту надпись хорошим эпиграфом к книге о писательском труде.
Писательство - призвание. Писатель стремится передать людям мысли и чувства, волнующие его самого. По велению зова своего времени и народа писатель может стать героем, вынести тяжёлые испытания.
Пример этому - судьба голландского писателя Эдуарда Деккера, известного под псевдонимом «Мультатули» (лат. «Многострадальный»). Служа правительственным чиновником на острове Ява, он защищал яванцев и встал на их сторону, когда они восстали. Мультатули умер, так и не дождавшись справедливости.
Столь же самоотверженно был предан своему делу и художник Винсент Ван-Гог. Он не был борцом, но внёс в сокровищницу будущего свои картины, воспевающие землю.
Цветы из стружек
Величайший дар, остающиеся нам от детства - поэтическое восприятие жизни. Человек, сохранивший этот дар, становится поэтом или писателем.
Во время своей бедной и горькой молодости Паустовский пишет стихи, но вскоре понимает, что его стихи - это мишура, цветы из раскрашенных стружек, и вместо них пишет свой первый рассказ.
Первый рассказ
Эту историю Паустовский узнаёт от жительницы Чернобыля.
Еврей Йоська влюбляется в красавицу Христу. Девушка тоже любит его - маленького, рыжего, с писклявым голосом. Христя переезжает в дом Йоськи и живёт с ним как жена.
Местечко начинает волноваться - еврей живёт с православной. Йоська решает выкреститься, но отец Михаил отказывает ему. Йоська уходит, обругав священника.
Узнав о решении Йоськи, раввин проклинает его семью. За оскорбление священника Йоська попадает в тюрьму. Христя умирает от горя. Исправник выпускает Йоську, но тот теряет рассудок и становится нищим.
Вернувшись в Киев, Паустовский пишет об этом свой первый рассказ, весной перечитывает его и понимает - в нём не чувствуется преклонения автора перед любовью Христы.
Паустовский считает, что запас его житейских наблюдений очень беден. Он бросает писать и десять лет скитается по России, меняет профессии и общается с самыми разными людьми.
Молния
Замысел - это молния. Он возникает в воображении, насыщенном мыслями, чувствами, памятью. Для появления замысла нужен толчок, которым может быть всё, происходящее вокруг нас.
Воплощение замысла - это ливень. Замысел развивается от постоянного соприкосновения с действительностью.
Вдохновение - это состояние душевного подъёма, сознания своей творческой силы. Тургенев называет вдохновение «приближением бога», а для Толстого «вдохновение состоит в том, что вдруг открывается то, что можно сделать...».
Бунт героев
Планы своих будущих произведений составляют почти все писатели. Писать без плана могут писатели, обладающие даром импровизации.
Как правило, герои задуманного произведения сопротивляются плану. Лев Толстой писал, что его герои ему не подчиняются и поступают так, как им хочется. Всем писателям известна эта неподатливость героев.
История одной повести. Девонский известняк
1931 год. Паустовский снимает комнату в городе Ливны Орловской области. У хозяина дома жена и две дочери. Старшую, девятнадцатилетнюю Анфису, Паустовский встречает на берегу реки в обществе хилого и тихого светловолосого подростка. Выясняется, что Анфиса любит мальчика, больного туберкулёзом.
Однажды ночью Анфиса кончает с собой. Впервые Паустовский становится свидетелем безмерной женской любви, которая сильнее смерти.
Железнодорожный врач Мария Дмитриевна Шацкая приглашает Паустовского переехать к ней. Она живёт с матерью и братом, геологом Василием Шацким, сошедшим с ума в плену у басмачей Средней Азии. Василий постепенно привыкает к Паустовскому и начинает разговаривать. Шацкий интересный собеседник, но при малейшей усталости он начинает бредить. Его историю Паустовский описывает в «Кара-Бугазе».
Замысел повести появляется у Паустовского во время рассказов Шацкого о первых исследованиях Кара-Бугаского залива.
Изучение географических карт
В Москве Паустовский достаёт подробную карту Каспийского моря. В своём воображении писатель долго странствует по его берегам. Его отец не одобряет увлечения географическими картами - оно сулит много разочарований.
Привычка представлять себе разные места помогает Паустовскому правильно увидеть их в действительности. Поездки в Астраханскую степь и на Эмбу дают ему возможность написать книгу о Кара-Бугазе. Только небольшая часть собранного материала входит в повесть, но Паустовский не жалеет - это материал пригодится для новой книги.
Зарубки на сердце
Каждый день жизни оставляет в памяти и на сердце писателя свои зарубки. Хорошая память - одна из основ писательства.
Работая над рассказом «Телеграмма», Паустовский успевает полюбить старый дом, где живёт одинокая старушка Катерина Ивановна, дочь известного гравёра Пожалостина, за его тишину, запах берёзового дыма из печки, старые гравюры на стенах.
Катерина Ивановна, жившая с отцом в Париже, очень страдает от одиночества. Однажды она жалуется Паустовскому на свою одинокую старость, а через несколько дней сильно заболевает. Паустовский вызывает из Ленинграда дочь Катерины Ивановны, но она опаздывает на три дня и приезжает уже после похорон.
Алмазный язык
Родник в мелколесье
Чудесные свойства и богатство русского языка открываются лишь тому, кто любит и знает свой народ, чувствует прелесть нашей земли. В русском языке есть много хороших слов и названий для всего, что существует в природе.
У нас есть книги знатоков природы и народного языка - Кайгородова, Пришвина, Горького, Аксакова, Лескова, Бунина, Алексея Толстого и многих других. Главный же источник языка - сам народ. Паустовский рассказывает о леснике, которого восхищает родство слов: родник, рождение, родина, народ, родня...
Язык и природа
В лето, проведённое Паустовским в лесах и лугах Средней России, писатель заново узнаёт много слов, известных ему, но далёких и непережитых.
Например, «дождевые» слова. Каждый вид дождя имеет в русском языке отдельное самобытное название. Спорый дождь льётся отвесно, сильно. Мелкий грибной дождь сыплет из низких туч, после него начинают буйно лезть грибы. Слепой дождь, идущий при солнце, народ называет «Царевна плачет».
Одно из прекрасных слов русского языка - слово «заря», а рядом слово «зарница».
Груды цветов и трав
Паустовский ловит рыбу в озере с высокими, крутыми берегами. Он сидит у самой воды в густых зарослях. Наверху, на заросшем цветами лугу, деревенские дети собирают щавель. Одна из девочек знает названия множества цветов и трав. Потом Паустовский узнаёт, что бабка девочки - лучшая в области травница.
Словари
Паустовский мечтает о новых словарях русского языка, в которых можно было бы собрать слова, имеющие отношение к природе; меткие местные слова; слова из разных профессий; мусорные и мёртвые слова, канцелярщину, засоряющую русский язык. Словари эти должны быть с объяснениями и примерами, чтобы их можно было читать как книги.
Эта работа не под силу одному человеку, ведь наша страна богата словами, описывающими всё разнообразие русской природы. Богата наша страна и местными диалектами, образными и благозвучными. Превосходна морская терминология и разговорный язык моряков, которые, как и язык людей многих других профессий, заслуживают отдельного исследования.
Случай в магазине Альшванга
Зима 1921 года. Паустовский живёт в Одессе, в бывшем магазине готового платья «Альшванг и компания». Он служит секретарём в газете «Моряк», где работает много молодых писателей. Из старых писателей часто заходит в редакцию только Андрей Соболь, всегда чем-то взволнованный человек.
Однажды Соболь приносит в «Моряк» свой рассказ, интересный и талантливый, но раздёрганный, спутанный. Предложить Соболю исправить рассказ никто не решается из-за его нервозности.
Корректор Благов за одну ночь исправляет рассказ, не изменив ни одного слова, а просто правильно расставив знаки препинания. Когда рассказ печатают, Соболь благодарит Благова за его мастерство.
Как будто пустяки
Свой добрый гений есть почти у каждого писателя. Паустовский считает своим вдохновителем Стендаля.
Есть множество незначительных на первый взгляд обстоятельств и навыков, помогающих писателям работать. Известно, что Пушкин лучше всего писал осенью, часто пропускал места, которые ему не давались, и возвращался к ним позже. Гайдар придумывал фразы, потом записывал их, потом опять придумывал.
Паустовский описывает особенности писательского труда Флобера, Бальзака, Льва Толстого, Достоевского, Чехова, Андерсена.
Старик в станционном буфете
Паустовский очень подробно рассказывает историю о бедном старике, у которого не было денег накормить свою собаку Пети. Однажды старик заходит в буфет, где молодые люди пьют пиво. Пети начинает выпрашивать у них бутерброд. Они кидают собаке кусок колбасы, оскорбляя при этом её хозяина. Старик запрещает Пети брать подачку и на последние гроши покупает её бутерброд, но буфетчица даёт ему два бутерброда - это её не разорит.
Писатель рассуждает об исчезновении подробностей из современной литературы. Подробность нужна, только если она характерна и тесно связана с интуицией. Хорошая подробность вызывает у читателя верное представление о человеке, событии или эпохе.
Белая ночь
Горький задумывает издать серию книг «История фабрик и заводов». Паустовский выбирает старинный завод в Петрозаводске. Он был основан Петром Первым для отливки пушек и якорей, потом изготовлял бронзовое литьё, а после революции - дорожные машины.
В петрозаводских архивах и библиотеке Паустовский находит много материала для книги, но ему никак не удаётся создать из разрозненных заметок единое целое. Паустовский решает уехать.
Перед отъездом он находит на заброшенном кладбище могилу, увенчанную сломанной колонной с надписью по-французски: «Шарль Евгений Лонсевиль, инженер артиллерии Великой армии Наполеона...».
Материалы об этом человеке «скрепляют» собранные писателем данные. Участник Французской революции Шарль Лонсевиль был взят в плен казаками и сослан на Петрозаводский завод, где умер от горячки. Материал был мёртв, пока не появился человек, ставший героем повести «Судьба Шарля Лонсевиля».
Животворящее начало
Воображение - свойство человеческой натуры, создающее вымышленных людей и события. Воображение заполняет пустоты человеческой жизни. Сердце, воображение и разум - среда, где зарождается культура.
Воображение основано на памяти, а память - на действительности. Закон ассоциаций сортирует воспоминания, которые теснейшим образом участвуют в творчестве. Богатство ассоциаций свидетельствует о богатстве внутреннего мира писателя.
Ночной дилижанс
Паустовский планирует написать главу о силе воображения, но заменяет её рассказом об Андерсене, который едет из Венеции в Верону ночным дилижансом. Попутчицей Андерсена оказывается дама в тёмном плаще. Андерсен предлагает погасить фонарь - темнота помогает ему выдумывать разные истории и представлять себя, некрасивого и застенчивого, юным оживлённым красавцем.
Андерсен возвращается к действительности и видит, что дилижанс стоит, а возница торгуется с несколькими женщинами, которые просят их подвезти. Возница требует слишком много, и Адерсен приплачивает за женщин.
Через даму в плаще девушки пытаются узнать, кто им помог. Андерсен отвечает, что он предсказатель, умеет угадывать будущее и видеть в темноте. Он называет девушек красавицами и предсказывает каждой из них любовь и счастье. В благодарность девушки целуют Андерсена.
В Вероне дама, представившаяся Еленой Гвиччиоли, приглашает Андерсена в гости. При встрече Елена признаётся, что узнала в нём знаменитого сказочника, который в жизни боится сказок и любви. Она обещает помочь Андерсену, как только это потребуется.
Давно задуманная книга
Паустовский решает написать книгу-сборник коротких биографий, среди которых найдётся место и для нескольких рассказов о безвестных и забытых людях, бессребрениках и подвижниках. Один из них - речной капитан Оленин-Волгарь, человек с чрезвычайно насыщенной жизнью.
В этом сборнике Паустовский хочет упомянуть и о своём знакомом - директоре краеведческого музея в маленьком городке Средней России, которого писатель считает примером преданности делу, скромности и любви к своему краю.
Чехов
Некоторые рассказы писателя и врача Чехова - образцовые психологические диагнозы. Жизнь Чехова поучительна. Много лет он по каплям выдавливал из себя раба - именно так Чехов говорил о себе. Паустовский хранит часть своего сердца в чеховском доме на Аутке.
Александр Блок
В ранних малоизвестных стихах Блока есть строчка, вызывающая в памяти всю прелесть туманной юности: «Весна моей мечты далёкой...». Это озарение. Из таких озарений состоит весь Блок.
Ги де Мопассан
Творческая жизнь Мопассана стремительна, как метеор Беспощадный наблюдатель человеческого зла, к концу жизни он склонялся к прославлению любви-страдания и любви-радости.
В последние часы Мопассану казалось, что его мозг изъеден какой-то ядовитой солью. Он сожалел о чувствах, которые отверг в своей торопливой и утомительной жизни.
Максим Горький
Для Паустовского Горький - вся Россия. Как нельзя представить Россию без Волги, так нельзя подумать, что в ней нет Горького. Он любил и досконально знал Россию. Горький открывал таланты и определял эпоху. От таких людей, как Горький, можно начинать летоисчисление.
Виктор Гюго
Гюго, неистовый, бурный человек, преувеличивал всё, что видел в жизни и о чём писал. Он был рыцарем свободы, её глашатаем и вестником. Гюго внушил многим писателям любовь к Парижу, и за это они благодарны ему.
Михаил Пришвин
Пришвин родился в старинном городе Ельце. Природа вокруг Ельца очень русская, простая и небогатая. В этом её свойстве лежит основа писательской зоркости Пришвина, секрет пришвинского обаяния и колдовства.
Александр Грин
Паустовский удивлён биографией Грина, его тяжкой жизнью отщепенца и неприкаянного бродяги. Непонятно, как этот замкнутый и страдающий от невзгод человек сохранил великий дар мощного и чистого воображения, веру в человека. Поэма в прозе «Алые паруса» причислила его к замечательным писателям, ищущим совершенства.
Эдуард Багрицкий
В рассказах Багрицкого о себе столько небылиц, что порой невозможно отличить истину от легенды. Выдумки Багрицкого - характерная часть его биографии. Он сам искренне верил в них.
Багрицкий писал великолепные стихи. Он умер рано, так и не взяв «ещё несколько трудных вершин поэзии».
Искусство видеть мир
Знание смежных с искусством областей - поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки - обогащает внутренний мир писателя, придаёт особую выразительность его прозе.
Живопись помогает прозаику увидеть краски и свет. Художник часто замечает то, чего писатели не видят. Паустовский впервые видит всё разнообразие красок русского ненастья благодаря картине Левитана «Над вечным покоем».
Совершенство классических архитектурных форм не даст писателю составить тяжеловесную композицию.
У талантливой прозы свой ритм, зависящий от, чувства языка и хорошего «писательского слуха», который связан со слухом музыкальным.
Больше всего обогащает язык прозаика поэзия. Лев Толстой писал, что никогда не поймёт, где граница между прозой и поэзией. Владимир Одоевский назвал поэзию предвестником «того состояния человечества, когда оно перестанет достигать и начнёт пользоваться достигнутым».
В кузове грузовой машины
1941 год. Паустовский едет в кузове грузовика, прячась от налётов немецкой авиации. Попутчик спрашивает писателя, о чём он думает во время опасности. Паустовский отвечает - о природе.
Природа будет действовать на нас со всей силой, когда наше душевное состояние, любовь, радость или печаль придут в полное соответствие с ней. Природу надо любить, и эта любовь найдёт верные пути, чтобы выразить себя с наибольшей силой.
Напутствие самому себе
Паустовский заканчивает первую книгу своих заметок о писательском труде, понимая, что работа не закончена и осталось множество тем, о которых нужно написать.
Моему преданному другу Татьяне Алексеевне Паустовской
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Салтыков-Щедрин
Всегда следует стремиться к прекрасному.
Оноре Бальзак
Многое в этой работе выражено отрывочно и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Важные вопросы идейного обоснования нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет сколько-нибудь значительных разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.
Драгоценная пыль
Не могу припомнить, как я узнал эту историю о парижском мусорщике Жанне Шамете. Шамет зарабатывал на существование тем, что прибирал мастерские ремесленников в своем квартале.
Жил Шамет в лачуге на окраине города. Конечно, можно было бы обстоятельно описать эту окраину и тем самым увести читателя в сторону от основной нити рассказа. Но, пожалуй, стоит только упомянуть, что до сих пор в предместьях Парижа сохранились старые крепостные валы. В то время, когда происходило действие этого рассказа, валы были еще покрыты зарослями жимолости и боярышника и в них гнездились птицы.
Лачуга мусорщика приткнулась к подножию северного крепостного вала, рядом с домишками жестянщиков, сапожников, собирателей окурков и нищих.
Если бы Мопассан заинтересовался жизнью обитателей этих лачуг, то, пожалуй, написал бы еще несколько превосходных рассказов. Может быть, они прибавили бы новые лавры к его устоявшейся славе.
К сожалению, никто из посторонних не заглядывал в эти места, кроме сыщиков. Да и те появлялись только в тех случаях, когда разыскивали краденые вещи.
Судя по тому, что соседи прозвали Шамета «Дятлом», надо думать, что он был худ, остронос и из-под шляпы у него всегда торчал клок волос, похожий на хохол птицы.
Когда-то Жан Шамет знал лучшие дни. Он служил солдатом в армии «Маленького Наполеона» во время мексиканской войны.
Шамету повезло. В Вера-Крус он заболел тяжелой лихорадкой. Больного солдата, не побывавшего еще ни в одной настоящей перестрелке, отправили обратно на родину. Полковой командир воспользовался этим и поручил Шамету отвезти во Францию свою дочь Сюзанну – девочку восьми лет.
Командир был вдовцом и потому вынужден был всюду возить девочку с собой. Но на этот раз он решил расстаться с дочерью и отправить ее к сестре в Руан. Климат Мексики был убийственным для европейских детей. К тому же беспорядочная партизанская война создавала много внезапных опасностей.
Во время возвращения Шамета во Францию над Атлантическим океаном дымилась жара. Девочка все время молчала. Даже на рыб, вылетавших из маслянистой воды, она смотрела не улыбаясь.
Шамет, как мог, заботился о Сюзанне. Он понимал, конечно, что она ждет от него не только заботы, но и ласки. А что он мог придумать ласкового, солдат колониального полка? Чем он мог занять ее? Игрой в кости? Или грубыми казарменными песенками?
Но все же долго отмалчиваться было нельзя. Шамет все чаще ловил на себе недоумевающий взгляд девочки. Тогда он наконец решился и начал нескладно рассказывать ей свою жизнь, вспоминая до мельчайших подробностей рыбачий поселок на берегу Ла-Манша, сыпучие пески, лужи после отлива, сельскую часовню с треснувшим колоколом, свою мать, лечившую соседей от изжоги.
В этих воспоминаниях Шамет не мог найти ничего такого, чтобы развеселить Сюзанну. Но девочка, к его удивлению, слушала эти рассказы с жадностью и даже заставляла повторять их, требуя все новых подробностей.
Шамет напрягал память и выуживал из нее эти подробности, пока в конце концов не потерял уверенность в том, что они действительно существовали. Это были уже не воспоминания, а слабые их тени. Они таяли, как клочья тумана. Шамет, правда, никогда не предполагал, что ему понадобится возобновлять в памяти это давно ушедшее время своей жизни.
Однажды возникло смутное воспоминание о золотой розе. Не то Шамет видел эту выкованную из почернелого золота грубую розу, подвешенную к распятью в доме старой рыбачки, не то он слышал рассказы об этой розе от окружающих.
Нет, пожалуй, он однажды даже видел эту розу и запомнил, как она поблескивала, хотя за окнами не было солнца и мрачный шторм шумел над проливом. Чем дальше, тем яснее Шамет вспоминал этот блеск – несколько ярких огоньков под низким потолком.
Все в поселке удивлялись, что старуха не продает свою драгоценность. Она могла бы выручить за нее большие деньги. Одна только мать Шамета уверяла, что продавать золотую розу – грех, потому что ее подарил старухе «на счастье» возлюбленный, когда старуха, тогда еще смешливая девушка, работала на сардинной фабрике в Одьерне.
– Таких золотых роз мало на свете, – говорила мать Шамета. – Но все, у кого они завелись в доме, обязательно будут счастливыми. И не только они, но и каждый, кто притронется к этой розе.
Мальчик с нетерпением ждал, когда же старуха сделается счастливой. Но никаких признаков счастья не было и в помине. Дом старухи трясся от ветра, а по вечерам в нем не зажигали огня.
Так Шамет и уехал из поселка, не дождавшись перемены в старухиной судьбе. Только год спустя знакомый кочегар с почтового парохода в Гавре рассказал ему, что к старухе неожиданно приехал из Парижа сын-художник – бородатый, веселый и чудной. Лачугу с тех пор было уже не узнать. Она наполнилась шумом и достатком. Художники, говорят, получают большие деньги за свою мазню.
Однажды, когда Шамет, сидя на палубе, расчесывал Сюзанне своим железным гребнем перепутанные ветром волосы, она спросила:
– Жан, а мне кто-нибудь подарит золотую розу?
– Все может быть, – ответил Шамет. – Найдется и для тебя, Сузи, какой-нибудь чудак. У нас в роте был один тощий солдат. Ему чертовски везло. Он нашел на поле сражения сломанную золотую челюсть. Мы пропили ее всей ротой. Это во время аннамитской войны. Пьяные артиллеристы выстрелили для забавы из мортиры, снаряд попал в жерло потухшего вулкана, там взорвался, и от неожиданности вулкан начал пыхтеть и извергаться. Черт его знает, как его звали, этот вулкан! Кажется, Крака-Така. Извержение было что надо! Погибло сорок мирных туземцев. Подумать только, что из-за какой-то челюсти пропало столько людей! Потом оказалось, что челюсть эту потерял наш полковник. Дело, конечно, замяли, – престиж армии выше всего. Но мы здорово нализались тогда.
– Где же это случилось? – спросила с сомнением Сузи.
– Я же тебе сказал – в Аннаме. В Индокитае. Там океан горит огнем, как ад, а медузы похожи на кружевные юбочки балерины. И там такая сырость, что за одну ночь в наших сапогах вырастали шампиньоны! Пусть меня повесят, если я вру!
До этого случая Шамет слышал много солдатского вранья, но сам никогда не врал. Не потому, что он этого не умел, а просто не было надобности. Сейчас же он считал святой обязанностью развлекать Сюзанну.
Шамет привез девочку в Руан и сдал с рук на руки высокой женщине с поджатыми желтыми губами – тетке Сюзанны. Старуха была вся в черном стеклярусе и сверкала, как цирковая змея.
Девочка, увидев ее, крепко прижалась к Шамету, к его выгоревшей шинели.
– Ничего! – шепотом сказал Шамет и подтолкнул Сюзанну в плечо. – Мы, рядовые, тоже не выбираем себе ротных начальников. Терпи, Сузи, солдатка!
