Юрий Воробьевский - Следователь Соколов: «Страдания Царя — это страдания России. Умер во франции следователь николай алексеевич соколов, расследовавший убийство царской семьи

Фото из книги "Дело об убийстве императора Николая II, его семьи и лиц их окружения"

Предварительное следствие по делу об убийстве императора Николая II, его семьи и лиц их окружения - самому резонансному преступлению XX века - началось в 1918 году. Его проводили в Омске, Екатеринбурге, Чите, Владивостоке, а затем даже в Харбине, Париже и Берлине. Прекратилось оно только из-за смерти главного следователя, Николая Соколова, в 1924 году. Спустя 70 лет, в 1993 году, следственные действия возобновила уже Генпрокуратура России. И они продолжаются по сей день.

Расстрел отрекшегося императора Николая II ВЦИК признал "правильным", а СНК "принял к сведению"

19 июля 1918 года официальные газеты советского руководста "Известия" и "Правда" напечатали, что в Екатеринбурге по постановлению Уральского областного Совета в ночь с 16 на 17 июля (но новому стилю) расстрелян бывший царь Николай II. "Президиум Центрального Исполнительного Комитета, обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский областной совет принять решение о рассстреле Романова Н. А., постановил: Всероссийский Центральный исполнительный комитет в лице своего Президиума признает решение Уральского областного Совета правильным". Семье отрекшегося императора отводилась одна строчка: "…Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место". О судьбе четырех дочерей последнего российского монарха в публикациях умалчивалось. В тот же день на заседании правительства - Совета Народных Комиссаров - председатель Президиума ВЦИК Яков Свердлов сделал "внеочередное заявление о казни бывшего царя Романова Н. А. по приговору Екатеринбургского Совдепа и о состоявшемся утверждении этого приговора Президиумом ВЦИК". Совнарком данное заявление "принял к сведению".

23 июля отраженным эхом отозвалась местная газета "Уральский Рабочий", представлявшая облсовет и горком Российской компартии (большевиков) под заголовком "Казнь Николая Кровавого". "На состоявшемся 19 июля первом заседании президиума ЦИК Советов, Председатель Свердлов сообщает полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего Царя Николая Романова, - пишет издание. - За последние дни столице красного Урала - Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения чехословацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имеющий целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду всех этих обстоятельств президиум Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что было приведено в исполнение. Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место".

Кто и когда принимал участие в расследовании обстоятельств гибели семьи Романовых

Судебный следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Алексей Наметкин

25 июля 1918 года Екатеринбург заняли части Восточного фронта под командованием генерал-лейтенанта Михаила Дитерихса и Чехословацкого корпуса . А 30 июля исполняющий должность прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов предписал судебному следователю по важнейшим делам Алексею Наметкину "приступить к производству предварительного следствия по "делу убийства бывшего Государя императора Николая II, по признаку преступления ст. 1453 Уложения о наказаниях (Умышленное или предумышленное убийство посредством истязаний и жестоких мучений)".

В тот же день Наметкин осмотрел шахты заброшенного рудника вблизи деревни Коптяки, где, по рассказам местных жителей и дачников из губернского центра, накануне объявления о расстреле бывшего императора выставлялось оцепление из пеших и конных красноармейцев, а также наблюдалось интенсивное передвижение автомобилей и конных повозок, приезд руководителей Уральского облсовета и высокопоставленных чекистов. 31 июля следователь составил опись и приобщил к делу вещественные доказательства - найденные еще до начала следствия коптяковскими крестьянами обгорелые остатки одежды и Мальтийский крест из платины с изумрудами. Бывший камердинер императора Терентий Чемодуров и бывший медик августейшей семьи Владимир Деревенко,присутствовашие при их осмотре, опознали их, как принадлежавшие членам семьи Романовых.

1 и 3 августа следователь допрашивал в качестве свидетелей жителей деревни, а 2, 5, 6, 7 и 8 августа проводил осмотр дома Ипатьева,в котором содержались под охраной Романовы, лейб-медик Евгений Боткин и четверо слуг. Но уже 7 августа окружной суд постановил освободить Наметкина от дальнейшей работы по делу. По предложению и.д. прокурора суд решил передать его члену окружного суда Ивану Сергееву.

"Такая передача была вызвана, с одной стороны, поведением самого Наметкина, с другой - обстановкой того времени, - писал в своей книге "Убийство царской семьи" следователь по особо важным делам Омского окружного суда Николай Соколов , на которого позже было возложено продолжение предварительного расследования по делу. - Пред лицом фактов, указывавших на убийство, если не всей царской семьи, то по крайней мере самого Императора, военная власть, единственно обеспечивавшая порядок в первые дни взятия Екатеринбурга, предъявила Наметкину <…> решительное требование начать немедленно расследование.

Опираясь на букву закона, Наметкин заявил военной власти, что он не имеет права начинать следствия и не начнет его, пока не получит предложения от прокурора суда, который отсутствовал в первые дни освобождения Екатеринбурга. Поведение Наметкина вызвало большое негодование и среди военных, и в обществе. В чистоту его беспредельного уважения к закону не верили. Одни обвиняли его в трусости перед большевиками, продолжавшими грозить Екатеринбургу, другие шли в своих подозрениях дальше. Естественным выходом из создавшегося положения была бы передача дела судебному следователю по особо важным делам, в участок которого входил Екатеринбург, но Казань, где проживал этот следователь, была отрезана от Екатеринбурга большевиками".

Более откровенно высказался по поводу Наметкина генерал Дитерихс, который в своих воспоминаниях отмечал , что "Наметкин отличался леностью и апатичностью к своим обязанностям". О том, что Наметкин ведет расследование недостаточно энергично, утверждал и прокурор Кутузов.

Начальник Екатеринбургского управления уголовного розыска надворный советник Александр Кирста

В ходе расследования к оперативно-разыскной работе по делу о цареубийстве привлекалось Екатеринбургское управление уголовного розыска, которое возглавлял тогда надворный советник Александр Кирста. Соколов, рассказывая в своей книге об органиации расследования и преемственности следователей, о нем не упоминает. Но имя руководителя управления встречается в записках Дитерихса. Он охарактеризовал Кирсту как "достаточно способного и образованного начальника", но подчеркивал, что тот, "увлекаясь своей ролью, пытался действовать независимо от судебной власти, что, конечно, отражалось на ходе и успешности работ". К тому же Кирста увлекался разработкой версии о вывозе царской семьи из Екатеринбурга по железной дороге.

В материлах следственного дела об убийстве российского императора содержится несколько документов, связанных с деятельностью Кирсты - протоколы произведенных им в августе 1918 года обысков на квартирах бывших охранников в доме Ипатьева, где содержалась под арестом семья Романовых, Михаила Летемина, Вениамина Сафонова, Павла Медведева, Андрея и Александра Стрекотиных, Николая Попова и Ивана Старкова, а также протоколы допроса Летемина, Чемодурова, бывшего комиссара здравоохранения Уральского облсовета и некоторых других. А в сентябре Кирста, как писал генерал Дитерихс, "подвергся обвинению в некоторых проступках по службе, не связанных с Царским делом, был арестован начальником гарнизона и отчислен от должности. Только после ухода генерала Голицына [начальника гарнизона] на фронт чехословацкий генерал Гайда освободил Кирсту, и он снова занялся работой по розыскам, но, по приказанию Гайды, тайно от судебных властей Екатеринбурга". А в официальных документах следствия в дальнейшем фигурировал новый начальник угро П. Плешков.

Член Екатеринбургского окружного суда Иван Сергеев

"Ознакомившись с данными дела, я признал важнейшей очередной задачей выяснить, - писал позже Сергеев в докладной записке Дитерихсу, - насколько возможно, действительно ли совершилось самое событие преступления, и, в этих целях продолжая через особую экспедицию, под наблюдением лиц прокурорского надзора, обследование местности близ дер. Коптяки и откачивание шахты, находившейся там же, приступил к тщательному осмотру всех помещений дома Ипатьева. Результаты осмотра во всей их совокупности дали мне основание признать событие преступления достаточно установленным, и в дальнейшем необходимо было принять все доступные меры к обнаружению тел убитых и уже затем к выяснению обстоятельств совершения преступления, его вдохновителей и участников".

Значительную часть доклада занимали ссылки на трудности следствия, что позднее дало повод Дитерихсу в своих воспоминаниях охарактеризовать члена суда весьма отрицательно: "Сергеев в произведенной работе выказал полное отсутствие самого скромного таланта следователя и абсолютное непонимание следственной профессиональности". Так, Сергеев извещал генерала, что местная высшая гражданская власть в лице коалиционного Уральского областного правительства стояла "совершенно в стороне от дела, проявляя к нему полное безразличие". Более того, по словам члена суда, были случаи, когда действиями представителей власти причинялся ущерб интересам дела: "Истреблялись свидетели, от которых можно было ожидать полезных для дела сведений, захватывались вещи и документы, имевшие для дела значение доказательств, и тому подобное".

Далее он писал, что "при выполнении преступления, как это явствует из дела, виновники злодеяния в план своих действий включили тщательное сокрытие тел убитых, чтобы лишить своих врагов возможности устроить "демонстративные похороны" бывшего Императора и членов его семьи, трудность открытия местонахождения тел может быть преодолена только методическим и планомерным розыском, если не рассчитывать на какую-либо счастливую случайность".

Вредно, по утверждению Сергеева, отражалось на ходе расследования также "распространенное в населении, на основании различных слухов, убеждение в том, что бывший император и его семья живы и увезены из Екатеринбурга и что все опубликованные советской властью сведения по этому поводу, провокация и ложь, это убеждение было усвоено и большей частью представителей военной власти, и под влиянием этого создавалось отношение к производимому следствию как делу, в лучшем случае, бесполезному". Судя по всему, и сам Сергеев некоторое время находился под влиянием этой версии: в январе 1919-го в интервью газете "Нью-Йорк трибьюн" он заявил: "По моему убеждению, в доме Ипатьевых не были казнены императрица, царевич и великие княжны. Но полагаю, что царь… доктор Боткин, два лакея и горничная действительно здесь убиты".

Но в феврале 1919 года в своем постановлении по поводу рассмотрения им настоящего дела он писал, что "задержанный 11 февраля сего года в городе Перми Павел Спиридонов Медведев объяснил при дознании, что в ночь на 17-ое июля, действительно, были расстреляны б. Император, его супруга, Наследник, четыре царских дочери, доктор, служанка, повар и лакей. Расстрелом руководил комендант Юровский, а он, Медведев, доставил для этой цели оружие и распоряжался переноской трупов убитых на грузовой автомобиль и уничтожением следов преступления путем смывания и стирания крови как в месте расстрела, так и во дворе. Объяснение Медведева вполне совпадает с установленными следствием объективными данными и показаниями свидетелей."

В связи с этим член окружного суда признал: "1. что по собранным следствием данным событие преступления представляется доказанным, 2. что б. Император Николай II, б. Императрица Александра Федоровна, Наследник Цесаревич, в. княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны убиты одновременно, в одном помещении, многократными выстрелами из револьверов, 3. что тогда же и при тех же обстоятельствах убиты состоявший при Царской семье лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, комнатная служанка Анна Демидова и слуги Харитонов и Трупп, 4. что убийство задумано заранее и выполнено по выработанному плану, что сопровождалось оно такими действиями, которые носили характер жестокости и особенных мучений для жертв преступления, причем убийцы завладели имуществом убитых".

Ранее, 23 января, Сергеев получил письменный приказ Дитерихса, в соответствии с которым "на основании повеления Верховного Правителя [адмирал Александр Колчак] от 17-го января сего года" ему предписывалось сдать "все подлинное следственное производство по делу убийства бывшей Царской Семьи и членов Дома, а равно все документы, вещи и материалы, принадлежавшие членам Семьи и состоявшим при них приближенным лицам, также убитым". Хотя в приказе подчеркивалось, что передача "материалов и вещей" не прекращает следственного производства Сергеевым, стало ясно: его полномочия близятся к завершению. Официальное освобождение Сергеева "от производства следствия" подписано колчаковским министром юстиции 7 февраля 1919 года.

Следователь Омского суда по особо важным делам Николай Соколов

Этим же числом датируется расписка следователя по особо важным делам Омского окружного суда Николая Соколова Дитерихсу в том, что 7 февраля им получено лично от генерала дело члена Екатеринбургского окружного суда Сергеева об убийстве бывшего императора Николая Александровича и членов его семьи на 260 листах.

"Высшей власти [правительство при Верховном правителе] представлялось опасным оставлять дело в общей категории местных "екатеринбургских" дел, хотя бы уже по одним стратегическим соображениям. Казалось необходимым принятие особых мер для охраны исторических документов, - объяснял в своей книге очередную смену следственной власти по делу о цареубийстве Соколов. - Кроме того, дальнейшее нахождение дела у члена суда не оправдывалось уже задачами работы, выяснилась необходимость допросов весьма многих лиц, рассеянных по всей территории Сибири и дальше, а член суда прикован к своему суду. Наконец, самая передача дела Сергееву, являвшаяся компромиссом, противоречила основному закону, возлагавшему производство предварительных следствий на особый технический аппарат судебных следователей".

Приступив к выполнению возложенных на него обязанностей, Соколов разработал план дальнейшего следственного производства. Этот перечень предусматривал распределение всех собранных по делу вещей и документов на две группы: вещи и документы, которые должны остаться при следственном производстве в качестве вещественных доказательств, и вещи и документы, имеющие исторически-национальную ценность как предметы, принадлежавшие убитым членам Дома Романовых; исследование и изучение вещественных доказательств, а также мест, связанных с убийством бывшего императора и его семьи; организация розыска преступников и свидетелей по делу и сбор сведений о лицах, причастных к совершившемуся злодеянию, а также розыски тел мученически погибших Романовых и состоявших при них придворных и слуг.

Еще находясь в Омске, Соколов 12 февраля начал осмотр и приобщение к делу огромного количества вещественных доказательств, полученных от Дитерихса и ранее не подвергавшихся изучению. Было организовано их фотографирование и организована необходимая экспертиза. Соколов отмечал : "…Помимо значения во многих других отношениях, это дело представляет для криминалиста-практика ту особенность, что оно не имеет того, что обыкновенно почти всегда имеется в делах об убийстве и чем доказывается чаще всего самый факт убийства - трупов. Вследствие того в этом деле самый факт убийства приходилось проверять иными путями. В этом отношении вещественные доказательства и имеют громадный интерес для дела… Конечно, каждое свидетельское показание, до известной степени, носит характер субъективности, что оно ценно тогда, когда оно подкрепляется другими, более объективными доказательствами".

С 8 марта по 11 июня 1919 года Соколов проводил следственные действия непосредственно в Екатеринбурге. 19 марта Соколов направил Уполномоченному командующего Сибирской армией генерал-майору С. А. Домонтовичусписок лиц, в отношении которых по имеющемуся в его производстве "делу об убийстве отрекшегося от престола Государя Императора Николая Александровича и членов Его Семьи" предварительным следствием "установлена виновность и причастность к этому злодеянию", с просьбой дать срочные указания воинским частям, "дабы жизнь всех указанных лиц была сохранена, и они по их задержанию были бы препровождены в тыл с уведомлением о том Вас для последующего извещения меня".

В списке значились комендант дома Ипатьева Яков Юровский и его помощник Прокофий Никулин, председатель Уральского облсовета Александр Белобородов, военный комиссар Филлип Голощекин, председатель Екатеринбургской ЧК Федор Лукоянов, начальник отряда латышей, исполнявший обязанности палача при казнях в Екатеринбурге, Шиндер, комиссар [продовольствия], Петр Войков, рабочие и красноармейцы, составлявшие караул дома Ипатьева, и другие - всего 164 человека.

Особое внимание Соколов уделил осмотру пути, ведущего из Екатеринбурга к руднику, самого рудника и окружающей местности, где и были найдены первые вещественные доказательства, свидетельствовавшие, что здесь могут быть скрыты останки расстрелянных Романовых. Раскопки принесли новые находки, пропущенные предыдущими следователями, в том числе бриллиант, осколки изумрудов и жемчуга, обгорелые части дамских туалетов с запахом керосина, осколок нарезной ручной бомбы. Однако проводившиеся в течение месяца земляные работы и допросы жителей округи не дали результатов, а участников уничтожения и захоронения останков следствию в 1918—1924 годах найти и допросить не удалось.

По результам этого этапа следствия Соколов пришел к следующим выводам: царская семья была убита в г. Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года, трупы расстрелянных уничтожены при помощи огня и серной кислоты, местом сокрытия останков выбран рудник, где особенно трудно было обнаружить уцелевшие остатки, и что сообщение большевиков "о жизни Царской Семьи, кроме Государя Императора" - лживо.

11 июля 1919 года Соколов получил приказ Дитерихса выехать из Екатеринбурга и вывезти все акты подлинных следственных производств вместе с вещественными доказательствами. Следуя с отступающей армией Колчака, Соколов не прекращал расследования: находил новых свидетелей, собирал вещественные доказательства. География следственных действий простерлась от Екатеринбурга до Читы, где были допрошены родственники Юровского, а также дочь Григория Распутина и ее муж, далее был Владивосток, а затем - Харбин. 19 декабря 1919 года для сохранения материалов следственного дела и вещественных доказательств Соколов передал их Дитерихсу, продолжая следствие по снятой копии. Семь томов подлинных документов и восьмой в копиях с частью вещественных доказательств были переданы Дитерихсом французскому генералу М. Жанену и вывезены за пределы России. У Соколова остались копии семи томов и подлинник восьмого тома, с которым 20 марта 1920 года он выехал в Европу.

16 июня 1920 года Соколов прибыл в Париж, откуда выезжал по делу следствия также в Берлин, где встречался с бывшими сотрудниками германского посольства в Москве. За рубежом, куда переместились многие бывшие политические и государственные деятели России, для него открылись новые перспективы в расследовании обстоятельств гибели царской семьи. Уже через месяц после приезда во Францию он, например, допросил князя Георгия Львова - первого председателя Временного правительства России, а в течение 14-20 августа показания Соколову дал в качестве свидетеля Александр Керенский. Тот показал, что был в составе Временного правительства России "восприявшего верховную власть после отречения Николая II". "Отрекаясь от Престола, Царь обратился в то же время к князю Львову с письмом, в коем Он отдавал Себя и Свою Семью под покровительство Временного правительства", - подчеркнул Керенский.

Далее он сказал, что "в первые дни революции не было принято решительно никаких мер ни в отношении самого Николая II, ни в отношении Александры Федоровны. Это объяснялось теми настроениями, какие были тогда в отношении Их у Временного правительства. Старый строй рухнул столь решительно, факт этот был столь быстро и общепринят всей страной, без малейшей попытки со стороны кого бы то ни было защищать его, что личность Николая II совершенно не внушала каких-либо опасений Временному правительству. Он настолько был кончен, что Его личность как политическая величина совершенно не существовала, и Временное правительство не интересовалось <…> Но скоро Временное правительство принуждено было изменить в этом вопросе линию своего поведения. Николай II и Александра Федоровна были лишены свободы по постановлению Временного правительства, состоявшемуся 7 марта ".

Керенский назвал две причины этого решения: солдатские тыловые массы и рабочие Петроградского и Московского районов были крайне враждебно настроены к бывшему царю, на пленуме Московского совета раздались требования казнить его. "Протестуя от имени правительства против таких требований <…> [я] говорил, что вину Николая перед Россией рассмотрит беспристрастный суд <…> Если суд не найдет Его вины, Временное правительство вышлет Его в Англию, и я сам, если нужно будет, буду сопровождать Его до границы России". (Идею "открытого суда над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которых в годы Первой мировой войны дорого обошлось России", после прихода к власти большевиков выдвинул и Ленин. По его предложению выездное заседание суда готовили Лев Троцкий и министр юстиции Исаак Штейнберг. Сохранились повестки заседаний ВЦИК и СНК от 29 января 1918 года, где указано, что правительство постановило поручить Комиссариату юстиции и двум представителям Крестьянского съезда подготовить следственный материал по делу Николая Романова ).

Керенский заявил, что лишая свободы императора, "правительство создавало этим ему охрану". По его словам, постановлением Временного правительства от 4 марта была учреждена Верховная чрезвычайная следственная комиссия, которая должна была обследовать деятельность "носителей высшей власти старого строя и всех вообще лиц, приковывавших к себе внимание общества своими действиями во вред интересам страны [в том числе Григоря Распутина]. Эта комиссия и должна была обследовать также и роль Николая, Александры Федоровны и Ее кружка. Для того чтобы эта комиссия могла выполнить ее обязанности, необходимо было принять известные меры пресечения в отношении Николая и Александры Федоровны. Эта необходимость и была второй причиной лишения их свободы", - показал Керенский. А причиной, побудившей Временное правительство перевезти Царскую Семью из Царского Села в Тобольск, была, по его словам, обострявшаяся борьба с большевиками.

На вопрос Соколова, что было установлено работой Верховной чрезвычайной следственной комиссией по вопросу о роли Николая II и Александры Федоровны в попытке выйти из состояния войны с Германией путем унизительного сепаратного мира с врагом, в чем их подозревало общество, Керенский ответил: комиссия не нашла в действиях царской четы государственной измены (ст. 108-й ст. Уголовного уложения). При этом Керенский высказал личную точку зрения: он убежден, что Николай II сам лично не стремился к сепаратному миру с Германией, но по поводу императрицы выводы комиссии о ее невиновности его не убедили.

Подвижнический труд Соколова по расследованию цареубийства не был им закончен: 23 декабря 1924 года 44-летний юрист был найден мертвым в саду дома, где жил. Последний документ в деле датирован 6 августа 1922 года.

Император Николай II ("гражданин Романов") под арестом. Царское Село. 1917 г. Фото из книги "Дело об убийстве императора Николая II, его семьи и лиц их окружения".

Как казнили царскую семью: версия следствия, показания участников расстрела, воспоминания коменданта Ипатьевского дома

В 1920 году Соколов направил вдовствующей императрице Марии Федоровне - супруге Александра III и материи Николая II - доклад о результатах предварительного следствия по делу убийства ее сына, невестки и внуков.

"Господу угодно было в неисповедимых путях Своих прервать жизнь Святых Царственных Страдальцев в ночь на 4 июля 1918 года (по старому стилю). В эту ужасную ночь погибла Вся Августейшая Семья, - писал Соколов. - Ее погибель сопровождалась такими обстоятельствами. 21 июня областным советом были смещены комиссар [комендант Ипатьевского дома] Авдеев и его помощник Мошкин. Вместо русского рабочего Авдеева комиссаром был назначен еврей Янкель Хаимович Юровский, а помощником его - русский рабочий Никулин".

Соколов подчеркнул, что в прошлом Юровский был в Германии и умел говорить по-немецки. Следователь охрактеризовал его как злобного и деспотичного по характеру человека. "Он еще ухудшил положение Августейшей Семьи, в чем только можно было это сделать, - писал Соколов, - и произвел с первого же дня своего прихода в дом следующее изменение: до Юровского охрана, состоявшая из русских рабочих-красноармейцев, помещалась в нижнем этаже дома, неся охрану и внешних и внутренних постов. Юровский в первый же день перевел эту русскую охрану в другой дом вблизи дома Ипатьева, а в нижнем этаже дома поселил 10 "своих" людей, приведенных им из чрезвычайной следственной комиссии, которые только и стали нести охрану внутри дома. Это были палачи при комиссии [ЧК]. Имена некоторых из них известны следственной власти…".

Как писал Соколов, Юровский приказал Павлу Медведеву из состава караула увести из дома Ипатьева в соседний дом, где помещалась русская охрана, поваренка Леонида Седнева, что и было сделано…С вечера Юровский приказал Медведеву собрать в команде все 12 револьверов системы "наган" и доставить ему. Когда Медведев выполнил это, Юровский сказал ему, что ночью будет расстреляно все царское семейство, и велел предупредить об этом красноармейцев, но несколько позднее, что и было сделано Медведевым около 10 часов вечера. Восстановленная следователем картина расстрела в докладе вдовствующей императрице выглядела следующим образом.

Около 12 часов ночи сам Юровский разбудил арестованных и потребовал "под определенным предлогом, чтобы Августейшая Семья и все, кто был с ней, сошли в нижний этаж. Августейшая Семья встала, умылась, оделась и сошла вниз. Алексея Николаевича нес на руках Государь Император. Следственная власть убеждена, что предлог, под которым Юровский заманил Августейшую Семью в нижний этаж дома, состоял в необходимости якобы отъезда из Екатеринбурга. Поэтому Августейшая Семья была в верхних платьях. С Собой Они несли подушки, а Демидова [горничная] несла две подушки. Спустившись по лестнице верхнего этажа во двор, Августейшая Семья вошла со двора в комнаты нижнего этажа и, пройдя их все, пошла по указанию Юровского в отдаленную комнату, имевшую одно окно с железной решеткой совершенно подвального характера. Полагая, видимо, что предстоит отъезд, в ожидании прибытия экипажей Августейшая Семья попросила стулья. Было подано три стула… Сели Государь Император и Алексей Николаевич. Рядом с Ним стоял Боткин [лейб-медик]. Сзади Них у самой стены стояли Государыня Императрица и с Нею три Княжны. Справа от Них стояли Харитонов [повар] и Трупп [камер-лакей]. Слева - Демидова, а дальше за ней одна из Княжон.

Как только произошло это размещение, в комнату, где уже были Юровский, его помощник Никулин и Медведев, вошли упомянутые выше 10 человек, приведенных Юровским в дом. Все они были вооружены револьверами. Юровский сказал несколько слов, обращаясь к Государю, и первый же выстрелил в Государя. Тут же раздались залпы злодеев, и все Они пали мертвыми. Смерть всех была моментальной, кроме Алексея Николаевича и одной из Княжон, видимо Анастасии Николаевны".

Цесаревича, по словам Соколова, добил из револьвера Юровский, Анастасию Николаевну - кто-то из остальных. "Имеются указания, - подчеркнул следователь, - что слова Янкеля Юровского, обращенные к Государю, заключались в следующем: "Ваши родственники хотели Вас спасти, но им этого не пришлось, и мы должны Вас расстрелять сами".

Разводящий наружной охраны дома Ипатьева Павел Медведев .

Бывший подмастерье прокатного цеха Сысертского завода Медведев, нанятый в мае 1918 года на охрану дома Ипатьева, был арестован в феврале 1919 года в Перми и препровожден в Екатеринбург, где был допрошен членом Екатеринбургского окружного суда Иваном Сергеевым.

Медведев, в частности, показал, что царскую семью будил комендант Дома особого назначения Юровский. Разводящий добавил, что незадолго до этого сюда приехали два чекиста (следствие установило, что это были Верх-Исетский военный комиссар Петр Ермаков и член губернской коллегии ЧК Михаил Медведев-Кудрин ). "Часу во втором ночи вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царских дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нес на руках. Государь и Наследник были одеты в гимнастерки, на головах фуражки, - значится в протоколах допроса. - Государыня и дочери были в платьях, без верхней одежды, с непокрытыми головами. Впереди шел Государь с Наследником, за ними - Царица, дочери и остальные. Сопровождали их Юровский, его помощник и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии. Я также находился тут.

Привели [их] в угловую комнату нижнего этажа, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел подать стулья: его помощник [Прокофий Никулин] принес три стула. Один стул был дан Государыне, другой - Государю, третий - Наследнику. Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери. Наследник и Государь сели рядом, почти посреди комнаты. За стулом Наследника встал доктор Боткин. Служанка … встала у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую. С ней встала одна из царских дочерей (четвертая). Двое слуг встали в левом (от входа) углу, у стены, смежной с кладовой. У служанки была с собой в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены с собою и царскими дочерьми. Одну из подушечек положили на сиденье стула Государыни, другую - на сиденье стула Наследника <…> Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: "Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы?"

Я вышел в огороженный большим забором двор и, не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло всего 2-3 минуты времени) и, зайдя в ту комнату, где был произведен расстрел, увидел, что все члены Царской семьи: Царь, Царица, четыре дочери и Наследник уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг. При моем появлении Наследник еще был жив - стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина убийств, запах и вид крови вызвали во мне тошноту. Перед убийством Юровский раздал всем наганы, дал револьвер и мне, но, я … в расстреле не участвовал". (По мнению следствия, Медведев сказал неправду: его участие в расстреле подтвердили жена Мария, которой он обо всем рассказал, и двое участников тех событий ).

Охранник в доме Ипатьева Михаил Летемин

"16 июля я дежурил в Доме особого назначения на посту № 3 с 4 дня до 8 вечера и, сменившись в 8 вечера, хорошо помню, что б. Государь и его семья находились в Ипатьевском доме и были живы. 17 же июля в 8 часов утра я занял в карауле Ипатьевского дома пост № 4 и, зайдя в дом Попова, где жила команда охранников, я в комнате для разводящего увидел мальчика [поваренок Леонид Седнев], который всегда прислуживал б. Государю, и, удивившись, спросил у одного из дежуривших охранников: "Что это значит, зачем мальчик здесь?", но вместо ответа охранник, фамилии его не помню, махнул рукой. Тогда я спросил второго, и он мне рассказал, что 16 июля в 12 часов ночи, внизу, в помещении Дома особого назначения, в комнате, в которой была дверь опечатанной комнаты, застрелен б. Государь с женой, детьми, доктором, лакеем, поваром и фрейлинами, причем последней была убита младшая дочь Государя, об этом мне сказал стоявший в эту ночь на посту Стрекотин. Бывший Государь был убит первый, в него выстрелил Юровский после того, как что-то прочитал, причем бывшая Государыня и старшая дочь перекрестились.
После убийства б. Государя начали стрелять латыши и сысертский рабочий, разводящий Павел Медведев. Когда была убита вся Царская семья и ее прислуга, из дома Попова позвали охранников замыть следы крови. Трупы вынесли на грузовой автомобиль, и следы засыпали песком".

1 ноября 1934 года Юровский выступил в Свердловске (Екатеринбурге) на собрании старых большевиков, где рассказал о событиях шестилетней давности, предупредив участников "данного нарочито узкосозванного собрания запомнить, что все это только для истории, и без ведома ЦК этот материал использован быть не может и никому ни по секрету, ни архисекрету, не рассказывать, а выйдя отсюда, сейчас же забыть о нем". Неоходимость уничтожении "всей царской семьи" бывший комендант Ипатьевского дома объяснил "политической необходимостью", а не "зверской кровожадностью", как это по его словам, "рисуют враги".

"Примерно 10-11 июля мне Филипп (Голощекин, военный комиссар Екатеринбургского Совета депутатов ) сказал, что Николая нужно будет ликвидировать, что к этому надо готовиться, - рассказывал Юровский однопартийцам. - До части методов ликвидации: мы ведь опыта таких дел не имели, т. к. такими делами до этого не занимались и поэтому, немудрено, что тут было немало и смешного в проведении этого дела… Он мне сказал: отдельные товарищи думают, чтобы провести это более надежно и бесшумно, надо проделать это ночью, прямо в постелях, когда они спят. Мне показалось это неудобным, и я сказал, что мы подумаем, как это сделать, и приготовимся".

Из дальнейшего рассказа Юровского следовало, что он приготовил 12 наганов по числу членов царской семьи и лиц, находившихся с Романовыми и "распределил, кто кого будет расстреливать" (утром под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей из дома был удален поваренок Седнев, таким образом жертв осталось одиннадцать ). В полночь должен был подъехать грузовой автомобиль за телами. В 11 часов вечера комендант "снова собрал людей, раздал наганы и объявил, что скоро мы должны приступить к ликвидации арестованных". Грузовик подъехал к дому только в половине второго ночи, вспоминал Юровский, и он пошел поднимать арестованных под предлогом, что "в городе тревожно и им оставаться здесь вверху опасно", они будут переведены в другое место. Сборы заняли около 40 минут, после этого всех повели на первый этаж в заранее намеченную комнату.

Хотя арестованных через доктора Боткина предупредили, что им с собой брать ничего не надо, они, по словам Юровского, "набрали какую-то разную мелочь, подушки, сумочки и т. д. и, кажется, маленькую собачку". Внизу Юровский предложил арестованным встать по стенке. "Очевидно, они еще в этот момент ничего себе не представляли, что их ожидает, - вспоминал он - А. Ф. [императрица Александра Федоровна ] сказала: "Здесь даже стульев нет". Алексея нес на руках Николай. Он с ним так и стоял в комнате. Тогда я велел принести пару стульев, на одном из которых по правой стороне от входа к окну почти в угол села Александра Федоровна. Рядом с ней, по направлению к левой стороне от входа, встали дочери и Демидова. Тут посадили рядом на кресле Алексея, за ним шли доктор Боткин, повар и другие, а Николай остался стоять против Алексея. Одновременно я распорядился, чтобы спустились люди, и велел, чтобы все были готовы, и чтобы каждый, когда будет подана команда, был на своем месте. Николай, посадив Алексея, встал так, что собою его загородил. Сидел Алексей в левом от входа углу комнаты, и я тут же, насколько помню, сказал Николаю примерно следующее: что его царственные родственники и близкие как в стране, так и за границей, пытались его освободить, а что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять. Он спросил: "Что?" и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал…"

После этого, по словам Юровского, началась беспорядочная стрельба. "Комната, хотя и была очень маленькая, но все, однако, могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно, стреляли через порог, т. к. стенка каменная, то пули стали лететь рикошетом, причем пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых. Мне с большим трудом удалось стрельбу приостановить. Пуля кого-то из стрелявших сзади прожужжала мимо моей головы, а одному, не помню, не то руку, ладонь, не то палец задела и прострелила. Когда стрельбу приостановили, то оказалось, что дочери, Александра Федоровна и, кажется, фрейлина Демидова [на самом деле комнатная девушка], а также Алексей, были живы… Тогда приступили достреливать (чтобы было поменьше крови, я заранее предложил стрелять в область сердца). Алексей так и остался сидеть, окаменевши, я его пристрелил. А дочерей стреляли, но ничего не выходило, тогда Ермаков пустил в ход штык, и это не помогло, тогда их пристрелили, стреляя в голову".

Как уничтожали следы преступления

Следователь Омского окружного суда по особо важным делам Николай Соколов

"Когда злодеяние было совершено, трупы Августейшей Семьи и всех других были тут же положены в грузовой автомобиль, на котором Янкель Юровский вместе с некоторыми другими известными лицами увез Их за город Екатеринбург, в глухой рудник, расположенный в лесной даче, принадлежавшей некогда графине Надежде Алексеевне Стенбок-Фермор,
а ныне находящейся во владении общества Верх-Исетских акционерных заводов, - писал Соколов вдовствующей императрице Марии Федоровне. - Одновременно с доставлением к руднику трупов вся местность эта была оцеплена заградительными кордонами красноармейцев, и в течение трех дней и трех ночей не позволялось ни проезжать, ни проходить по этой местности.

В эти же дни, 4-6 июля [по старому стилю], к руднику было доставлено, самое меньшее, 30 ведер бензина и 11 пудов серной кислоты. Местность, куда были доставлены трупы Августейшей Семьи, совершенно определенно и точно установлена на предварительном следствии. Она вся подверглась самому тщательному, при участии особо доверенных лиц из воинских чинов, осмотру и розыскам. Принимая во внимание данные осмотра этой местности и совокупность обнаруженных здесь нахождений, следственная власть не питает никаких сомнений и совершенно убеждена в том, что трупы Августейших Особ и всех остальных, погибших вместе с Ними, около одной из шахт сначала расчленяли на части, а затем сжигали на кострах при помощи бензина. Трудно поддававшиеся действию огня части разрушались при помощи серной кислоты. На месте уничтожения трупов найдено много предметов, позволяющих без всякого сомнения признать этот факт".

Далее Соколов перечисляет обнаруженные в кострищах, около них и в самой шахте драгоценности и предметы, принадлежащие, согласно опознаниям, членам царской семьи, лейб-медику и слугам. Среди них, в частности, - изумрудный крест императрицы, осыпанный бриллиантами, и одна из ей же принадлежащих жемчужных серег с бриллиантом, большой бриллиант "прекрасных свойств и большой стоимости, входивший в состав другого большого украшения Государыни Императрицы", пряжки от поясов императора и цесаревича. В шахте был найден также хорошо сохранившийся благодаря низкой температуре труп собачки княжны Анастасии - Джемми.

"Кроме того, - писал Соколов, - в кострищах и около них найдены: револьверные пули системы "наган", оболочки от пуль и множество расплавленного в огне свинца. Наконец, найден человеческий палец и два кусочка человеческой кожи. Научная экспертиза признала, что палец этот отрезан от руки и принадлежит женщине средних лет, имевшей тонкие, длинные, красивые пальцы, знакомые с маникюром". По словам Соколова, перед самым оставлением Екатеринбурга, прервавшим дальнейшие розыски, найдено много рубленых и, возможно, пиленых костей, "природу коих надлежит определить в ближайшем будущем в условиях существующей возможности. Все кости подверглись разрушительному действию огня, но, возможно, и кислот".

Комендант Дома особого назначения Яков Юровский

Юровский, посвящая в 1934 году старых большевиков в подробности расстрела семьи Романовых, подробно остановился в том числе на событиях, последовавших за казнью.

По его словам, после проверки "все ли мертвы, приступили к переноске" трупов в машину. "Когда унесли первые трупы, то мне точно не помню кто сказал, что кто-то присвоил себе какие-то ценности. Тогда я понял, что, очевидно, в вещах, ими [членами царской семьи] принесенных, имелись ценности. Я сейчас же приостановил переноску, собрал людей и потребовал сдать взятые ценности. После некоторого запирательства двое, взявшие их, ценности вернули. Пригрозив расстрелом тем, кто будет мародерствовать, этих двоих отстранил и сопровождать переноску трупов поручил, насколько помню, тов. Никулину, предупредив о наличии у расстрелянных ценностей. Собрав предварительно все, что оказалось в тех или иных вещах, которые были ими захвачены, а также и самые вещи, отправил в комендатуру".

Далее Юровский подчеркнул, что, несмотря на совет Голощекина поберечь свое здоровье и не ехать на "похороны", он все же решил лично проследить "как хорошо будут скрыты трупы". "Как оказалось, хорошо сделал, - отметил комендант, - иначе все трупы были бы непременно в руках белых. Легко понять, какую спекуляцию они развели бы вокруг этого дела". Где предполагалось схоронить тела убитых, Юровский, по его словам, не знал, поскольку это было поручено Павлу Ермакову, хорошо знавшему места в районе Верх-Исетского завода.

"Примерно в 2-3 верстах, а, может быть, и больше от Верх-Иceтского завода, нас встретил целый эскорт людей верхом и в пролетках, - рассказывал слушателям Юровский.- Я спросил
Ермакова, что это за люди, зачем они здесь. Он мне ответил, что это им приготовленные люди. Зачем их было столько, я и до сих пор не знаю, я услышал только отдельные выкрики: мы думали, что нам их сюда живыми дадут, а тут, оказывается, мертвые. Еще, кажется, версты через 3-4, мы застряли с грузовиком среди двух деревьев. Тут некоторые из людей Ермакова на остановке стали расстегивать кофточки девиц и снова обнаружилось, что имеются ценности и что их начинают присваивать. Тогда я распорядился приставить людей, чтоб никого к грузовику не подпускать. Застрявший грузовик не двигался с места. Спрашиваю Ермакова, а что же, далеко место им избранное? Он говорит, что недалеко, за полотном железной дороги".

Юровский принял решение перегрузить трупы на пролетки, на которых удалось добраться до урочища Ганина Яма. Но здесь "похоронную команду" ждал новый сюрприз: в нескольких десятках шагов от намеченной шахты сидели у костра крестьяне, очевидно заночевавшие на сенокосе. "Стало совершенно невозможно продолжать работу на виду у людей, - вспоминал Юровский. - Я еще в это время не знал, что и шахта-то ни к черту не годится для нашей цели, а тут ещё эти проклятые ценности: что их достаточно много, я еще в этот момент не знал, да и народ для такого дела Ермаковым был набран никак не подходящий, да еще так много. Я решил, что народ надо разослать. Тут же я узнал, что отъехали мы от города верст примерно 15-16, а подъехали к деревне Коптяки в двух-трех верстах от нее. Нужно было на определенном расстоянии оцепить место, что я и сделал".

После этого, как следует из дальнейшего рассказа Юровского, он распорядился разгружать трупы, снимать с них одежду и сжигать ее, чтобы избавиться от "лишних наводящих доказательств, если трупы почему-либо будут обнаружены". При этом в лифах императрицы и ее дочерей были обнаружены зашитые драгоценные камни. По словам коменданта, они представляли собой "защитные панцири". "Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих никто не повинен", - заявил он в выступлении перед старыми большевиками.

"Ценности собрали, вещи сожгли, а трупы, совершенно голые, побросали в шахту, - продолжал Юровский. - Вот тут-то и началась новая морока. Вода-то чуть покрыла тела, что тут делать? Надумали взорвать шахты бомбами, чтобы завалить. Но из этого, разумеется, ничего не вышло. Я увидел, что никаких результатов мы не достигли с похоронами, что так оставлять нельзя, и что все надо начинать сначала <…>. Часа примерно в два дня я решил поехать в город, т. к. было ясно, что трупы надо извлекать из шахты и куда-то перевозить в другое место <…> У заставы оставил охрану на месте, взял ценности и уехал. Поехал в Облисполком и доложил по начальству, сколь все неблагополучно. Тов. Сафаров и не помню, кто еще, послушали, да так ничего и не сказали. Тогда я разыскал Филиппа, указал ему на необходимость переброски трупов в другое место. Когда он согласился, я предложил сейчас же отправить людей вытаскивать трупы, а мне заняться поиском нового места. Филипп вызвал Ермакова, крепко отругал его и отправил извлекать трупы". А Юровский отправился к комиссару снабжения Урала Войкову, чтобы получить лопаты, бензин или керосин для сжигания трупов, а также серную кислоту, "чтобы обезобразить лица", и лопаты. Всё это было "похоронной команде" выделено.

В конце длинного выступления перед однопартийцами, изобилующего шокирующими подробностями и комментариями, Юровский рассказал, что 19 июля к нему пришло решение захоронить трупы в двух местах на старой глинистой дороге в Коптяки и покрыть их шпалами, взятыми из ограждения будки на железнодорожном переезде 184 километра. При этом Юровский не преминул проинформировать старых большевиков, что два месяца тому назад он, перелистывая книгу "следователя при Колчаке", видел снимок этих уложенных шпал. "Перекопав весь район, следствие не догадалось заглянуть под шпалы", - удовлетворенно сказал Юровский.

Шахта № 7 на Ганиной Яме, куда сначала были сброшены тела расстрелянных. 1919 г. Фото из книги "Дело об убийстве императора Николая II, его семьи и лиц их окружения".

У СКР нет документов о том, что приказ о расстреле членов царской семьи Романовых отдал лично Ленин

Одними из первых, кто полвека спустя после трагических событий в Екатеринбурге занялся поисками останков последнего российского императора и его семьи, стали Гелий Рябов, бывший следователь, а затем помощник министра внутренних дел СССР, и екатеринбургский геолог Александр Авдонин. Тандем геолога и помощника министра оказался идеальным для поиска. Благодаря Рябову, министр внутренних дел Николай Щелоков помог им получить доступ в спецхран библиотеки им. Ленина и Архив Октябрьской революции, где содержались материалы по "делу Романовых". Летом 1979 года Рябов и Авдонин с несколькими энтузиастами после изучения архивных материалов, старых карт и снимков обнаружили на старой Коптяковской дороге под Свердловском групповое захоронение, которое, как они считали, являлось местом погребения царской семьи. Но открыто сказать об этом они смогли только 12 лет спустя. После заявления Авдонина о том, что ему известно место захоронения царской семьи, прокуратура Свердловской области организовала раскопки в указанном им месте. В результате были обнаружены останки девяти человек.

В связи с этим 19 августа 1993 года по указанию Генпрокурора РФ было возбуждено уголовное дело № 18/123666-93, в рамках которого расследовались обстоятельства гибели царской семьи. В ходе идентификации останков следствие пришло к выводу, что они принадлежат бывшему российскому императору Николаю II (Романову), его супруге императрице Александре, их детям - великим княжнам Ольге, Татьяне и Анастасии, а также членам их свиты - лейб-медику Евгению Боткину, домашней девушке Анне Демидовой, повару Ивану Харитонову и лакею Алексею Труппу. Останки царевича Алексея и великой княжны Марии найдены не были.

Следователь по особо важным делам ГСУ СК при Прокуратуре РФ Владимир Соловьёв, который вёл уголовное дело по факту гибели царской семьи, рассмотрев воспоминания лиц, лично участвовавших в расстреле, запрокотолированные показания других бывших охранников дома Ипатьева, а также материалы следствия Соколова, пришёл к заключению, что в описании расстрела они не противоречат друг другу, имеется лишь различное истолкование одних и тех же событий. А сравнение воспоминаний участников захоронения и уничтожения трупов с документами следственного дела Соколова о маршрутах передвижения и манипуляциях с трупами дают основания для утверждения того, что описываются одни и те же места, возле шахты № 7, у железнодорожного переезда № 184. Соловьёв также указал, что, согласно данным исследования, "…при условиях, в которых производилось уничтожение трупов, невозможно было полностью уничтожить останки, используя серную кислоту и горючие материалы, указанные в следственном деле Соколова Н. А. и воспоминаниях участников событий".

В 1998 году дело было прекращено в связи со смертью лиц, совершивших преступление. Позднее Соловьев передал представителю дома Романовых, адвокату Герману Лукьянову, постановление о прекращении расследования дела о расстреле царской семьи. В документе на 800 страницах приведены основные выводы следствия и указано на подлинность обнаруженных останков царской семьи. При этом Соловьев заявил, что у СКР нет документов, свидетельствующих о том, что приказ о расстреле членов царской семьи Романовых в 1918 году отдал лично Владимир Ленин. Вместе с тем следователь не исключил, что подобное распоряжение Ленина или кто-либо из высшего руководства большевиков могло быть передано в Екатеринбург в устной форме [существует мнение, что письменные свидетельства причастности Кремля к истреблению царской семьи были попросту уничтожены ] ("Право.ru" рассказало об этом в публикации " ").

29 июля 2007 года при проведении раскопок, организованных для поиска останков других детей императора - цесаревича Алексея и великой княжны Марии, к югу от места обнаружения останков девяти членов семьи Романовых были найдены фрагменты костей и зубы двух человек (женщины и ребенка), пострадавших от воздействия высокой температуры. В связи с этим было возобновлено предварительное следствие для выяснения дополнительных обстоятельств гибели царской семьи. После полученного заключения экспертов о том, что найденные останки принадлежат детям Николая II Алексею и Марии, дело № 18/123666-93 было вновь прекращено.

О его очередном возобновлении по просьбе РПЦ для проведения дополнительных идентификационных исследований находящихся в Госархиве РФ останков цесаревича и великой княжны Следственный комитет сообщил 23 сентября 2015 года. Планируется сравнить их с останками сестры императрицы - великой княгини Елизаветы, находящихся в Иерусалиме, и образцам крови деда Николая II - императора Александра II, погибшего во время теракта в 1881 году ("Право.ru" рассказало об этом в публикации " ").

________________________________________________

При подготовке текста использованы материалы двухтомника "Убийство императора Николая II, его семьи и лиц их окружения", вышедшего под общей редакцией президента адвокатской фирмы "Юстина" к. ю. н. В. Н. Буробина , составитель - доктор исторических наук Л. А. Лыкова (" Убийство императора Николая II, его семьи и лиц их окружения " М.: ООО ТД "Белый город", 2015.). Это очередное издание в серии "Русские судебные процессы"; в нем впервые использованы недавно поступившие в архивы России документы по одному из самых трагических событий в истории страны в XX веке, которое Буробин назвал " бездной нашего правового падения".

Другие материалы цикла "Русские судебные процессы", опубликованные "Право.ru" .

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Николай Соколов
Убийство царской семьи

Предисловие

Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу.

Марк. 4.22

Эта книга посвящена одной из трагических страниц нашей истории: расстрелу без суда и следствия последнего российского императора Николая II и его семьи на Урале летом 1918 г.

Первые публикации на эту тему появились в двадцатых годах. Это книги М. К. Дитерихса, Р. Вильтона, Н. А. Соколова, П. Жильяра и других авторов, основывающиеся на первоисточниках, полученных в ходе следствия по делу расстрела Романовых и личных наблюдениях. В нашей стране эти книги с момента их появления сразу же стали достоянием специальных хранилищ. В СССР основным документом стал небольшой сборник «Рабочая революция на Урале», составленный П. М. Быковым и опубликованный в Екатеринбурге в 1921 г., и его же, Быкова, книга, вышедшая в 1926 г. под названием «Последние дни Романовых». И на этих книгах вскоре появляется гриф «совершенно секретно». Интерес в народе к этой трагической теме никогда не угасал и усилился в последние годы в связи с преобразованиями в России. Потребность в правде и объясняет появление столь многочисленных свидетельств и документов, доступа к которым мы были лишены столько лет.

Основными документами об убийстве царской семьи в течение долгого времени являлись материалы расследования Н. А. Соколова и воспоминания генерала М. К. Дитерихса.

…Белые взяли Екатеринбург 25 июля 1918 г., через неделю после расстрела царской семьи и свиты. Решено было провести расследование. С трудом нашли следователя, некоего А. Наметкина, который и приступил к «Предварительному следствию по делу об убийстве бывшего императора Николая II». Через неделю исполнявший обязанности прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов, считая, что А. Наметкин ведет расследование недостаточно энергично, отстраняет его и передает дело в руки молодого и, увы, не очень опытного следователя И. А. Сергеева. М. К. Дитерихс пишет: «Если Наметкин отличался леностью и апатичностью к своим обязанностям, то Сергеев в произведенной работе выказал полное отсутствие самого скромного таланта следователя и абсолютное непонимание следственной профессиональности». И. Сергеева отстранили от ведения дела 25 января 1919 г. Через месяц следствие об убийстве царской семьи было передано генералом М. К. Дитерихсом судебному следователю по особо важным делам Омского окружного суда Н. А. Соколову.

Николай Алексеевич Соколов родился в 1882 г. в Пензенской губернии. Окончил юридический факультет Харьковского университета. Революция застала его в должности судебного следователя по важнейшим делам в Пензе. Переодевшись крестьянином, Соколов пешком пробрался в Сибирь. Он получил назначение на должность судебного следователя по особо важным делам Омского окружного суда, и ему вскоре было поручено следствие об убийстве царской семьи. Основываясь на многочисленных свидетельствах, а также предметах, найденных на месте преступления и рядом с местом захоронения Романовых, Соколов почти точно восстановил ход развития событий. После гибели А. В. Колчака Соколов выбрался в Европу и осел в Париже. Он продолжал опрашивать всех, кто мог добавить что-то новое к его расследованию и, в конце концов, написал книгу «Убийство царской семьи». В 1924 г. Соколова нашли мертвым около своего дома. На его могиле друзья написали:

«Правда Твоя – Правда Во Веки»

Материалы Н. А. Соколова органично дополняет книга М. К. Дитерихса, сыгравшего важную роль в расследовании убийства царской семьи. Генерал тщательно следил за ходом следствия и всячески помогал Соколову. В 1922 г., во Владивостоке он издал книгу «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале».

Михаил Константинович Дитерихс родился в 1874 г. В 1900 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба. С осени 1917 г. генерал-квартирмейстер Ставки, Верховного Главнокомандующего, а с ноября – начальник штаба Ставки. У адмирала А. В. Колчака Дитерихс командовал Сибирской армией, а затем Восточным фронтом. Умер он в Шанхае в 1937 г.

К этим работам примыкает публикация бывшего воспитателя Наследника Престола Алексея – Пьера Жильяра (мы печатаем две главы из его книги «Император Николай II и его семья»). Трагический конец русского царя и его семьи он наблюдал как бы со стороны и прибыл в Екатеринбург только после взятия его белыми. П. Жильяр посетил места, связанные с трагедией, собрал богатую информацию и многочисленные вещественные доказательства о кровавых событиях тех дней.

В книге также публикуются различные документы, относящиеся к этому чудовищному по своему зверству и цинизму убийству бывшего императора, его семьи и свиты. Связь между руководством большевистской партии в Москве, санкционировавшим убийство, и Уральским Советом, определившим время и способ убийства, была позднее описана Троцким.

«Я вернулся в Москву после падения Екатеринбурга. Зайдя к Свердлову, я спросил его мимоходом: «Да, кстати, а что с царем?» – «Все кончено, – ответил Свердлов, – он расстрелян». – «А где семья?» – «И семья вместе с ним». – «Все?» – спросил я с оттенком удивления. «Все, – ответил Свердлов. – А что?» Он хотел увидеть мою реакцию. Я ничего не ответил. «А кто принял решение?» – обратился я к нему. «Мы решили это здесь. Ильич считал, что мы не должны оставлять белым знамя, которым бы они везде размахивали, особенно в теперешних трудных условиях».

Я не стал больше задавать вопросов и счел дело закрытым, – пишет далее Троцкий. – Конечно, это решение было не только целесообразным, но и необходимым. Серьезность положения в это лето заставляла нас вести беспощадную борьбу, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царя и его семьи была необходима не только для того, чтобы запугать, ужаснуть и лишить всяких надежд врага, но и для того, чтобы сомкнуть наши ряды и показать, что дороги назад нет, что впереди или окончательная победа, или полное поражение… Ленин чувствовал это очень хорошо».

От автора

Мне выпало на долю производить расследование об убийстве Государя Императора Николая II и его семьи.

В пределах права я старался сделать все возможное, чтобы найти истину и соблюсти ее для будущих поколений.

Я не думал, что мне самому придется говорить о ней, надеясь, что ее установит своим авторитетным приговором русская национальная власть. Но суровая действительность не сулит для этого благоприятных условий в близком будущем, а неумолимое время кладет на все свою печать забвения.

Я отнюдь не претендую, что мне известны все факты и через них вся истина. Но до сего времени она мне известна более, чем кому-либо.

Скорбные страницы о страданиях Царя говорят о страданиях России. И, решившись нарушить обет моего профессионального молчания, я принял на себя всю тяжесть ответственности в сознании, что служение закону есть служение благу народа.

Знаю, что в этом исследовании на многие вопросы не найдет ответов пытливый ум человеческий: оно по необходимости ограничено, ибо основной его предмет – убийство.

Но потерпевший от преступления – носитель власти верховной, правивший многие годы одним из могущественнейших народов.

Как и всякий факт, оно свершилось в пространстве и времени и, в частности, в условиях величайшей борьбы народа за свою судьбу.

Оба эти фактора: личность потерпевшего и реальная действительность, в условиях которой свершилось преступление, – придают ему особый характер: явления исторического.

«Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет час, он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу» 1 .

Никакой исторический процесс немыслим вне представлений прошлого. В этом нашем прошлом – тяжкое злодеяние: убийство Царя и его семьи. Правдивым рассказом я полагал бы послужить моему родному народу.

Поэтому и, помня слова великого русского историка, я старался, как ни соблазнительно ярки порой были мои личные воспоминания пережитого, излагать факты, основываясь исключительно на данных строгого юридического расследования.

Надо сначала знать, как оно было построено.

Организация расследования

25 июля 1918 года 2 г. Екатеринбург, где содержалась в заключении царская семья, был взят от большевиков войсками Сибирской армии и чехами.

30 июля того же года началось судебное расследование. Оно возникло у судебного следователя по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Наметкина 3 в обычном законном порядке: в силу предложения, данного прокурором суда 30 июля за № 131.

7 августа 1918 года Екатеринбургский окружной суд в общем собрании своих отделений поставил освободить Наметкина от дальнейшей работы по делу и возложить ее на члена суда Сергеева.

Такая передача была вызвана, с одной стороны, поведением самого Наметкина, с другой – обстановкой того времени.

Пред лицом фактов, указывавших на убийство, если не всей царской семьи, то по крайней мере самого Императора, военная власть, единственно обеспечивавшая порядок в первые дни взятия Екатеринбурга, предъявила Наметкину, как следователю по важнейшим делам, решительное требование начать немедленно расследование.

Опираясь на букву закона, Наметкин заявил военной власти, что он не имеет права начинать следствия и не начнет его, пока не получит предложения от прокурора суда, каковой в первые дни освобождения Екатеринбурга отсутствовал.

Поведение Наметкина вызвало большое негодование по его адресу и в военной среде, и в обществе. В чистоту его беспредельного уважения к закону не верили. Одни обвиняли его в трусости перед большевиками, продолжавшими грозить Екатеринбургу, другие шли в своих подозрениях дальше.

Естественным выходом из создавшегося положения была бы передача дела судебному следователю по особо важным делам, в участок которого входил Екатеринбург, но Казань, где проживал этот следователь, была отрезана от Екатеринбурга большевиками.

По предложению прокурора суд передал дело члену суда Сергееву, что в некоторых случаях разрешалось специальным законом.

В первые месяцы, когда Сергеев вел свою работу, вся свободная от большевиков территория России от Волги до океана представляла собой конгломерат правительств, еще не объединившихся в одно целое. Такое объединение произошло 23 сентября 1918 года в Уфе, где для всей этой территории возникло одно правительство в лице директории из пяти лиц.

18 ноября 1918 года верховная власть сосредоточилась в руках Верховного правителя адмирала Колчака.

17 января 1919 года за № 36 адмирал дал повеление генералу Дитерихсу, бывшему главнокомандующему фронтом, представить ему все найденные вещи царской семьи и все материалы следствия.

Постановлением от 25 января 1919 года член суда Сергеев, в силу повеления Верховного правителя как специального закона, выдал Дитерихсу подлинное следственное производство и все вещественные доказательства.

Передача была совершена в строго юридическом порядке в присутствии прокурора суда В. Ф. Иорданского.

В первых числах февраля месяца генерал Дитерихс доставил все материалы в г. Омск в распоряжение Верховного правителя.

Высшей власти представлялось опасным оставлять дело в общей категории местных «екатеринбургских» дел, хотя бы уже по одним стратегическим соображениям. Казалось необходимым принятие особых мер для охраны исторических документов.

Кроме того, дальнейшее нахождение дела у члена суда не оправдывалось уже задачами работы, выяснилась необходимость допросов весьма многих лиц, рассеянных по всей территории Сибири и дальше, а член суда прикован к своему суду.

Наконец, самая передача дела Сергееву, являвшаяся компромиссом, противоречила основному закону, возлагавшему производство предварительных следствий на особый технический аппарат судебных следователей.

5 февраля меня вызвал к себе адмирал. Я был приглашен им как следователь по особо важным делам при Омском окружном суде. Он приказал мне ознакомиться с материалами следствия и представить ему мои соображения о дальнейшем порядке расследования.

1. Расследование должно быть построено на началах закона, как это делалось и до сего момента: устава уголовного судопроизводства.

2. К нему должны быть привлечены в достаточном количестве судебные следователи, ибо оно недоступно физическим силам одного лица.

3. Во главе расследования должна стоять не коллегиальная, а единоличная авторитетная власть. Она представлялась мне в лице сенатора с опытом в следственной технике.

Но суровая действительность была жестока к нам. В далекую Сибирь не пришли такие сенаторы. Отсутствовали и рядовые техники, так как Сибирь почти не знала института судебных следователей. Иные боялись связать свою судьбу с опасным делом.

При вторичном свидании в тот же день 6 февраля адмирал сказал мне, что он решил сохранить обычный порядок расследования и возложить его на меня.

7 февраля я получил предложение министра юстиции о производстве предварительного следствия и в тот же день принял от генерала Дитерихса все акты следствия и вещественные доказательства.

3 марта, перед моим отъездом к фронту, адмирал нашел необходимым оградить свободу моих действий особым актом. Он принял лично на себя моральную заботу о деле и указал в этом акте, что следствие, порученное мне в законном порядке, имеет источником его волю. Эту заботу он проявлял до самого конца.

После его гибели я прибыл в Европу, где моя работа заключалась в допросах некоторых свидетелей.

Я указал в главных чертах основание, на котором было построено судебное расследование, имея в виду укоренившееся в обществе ошибочное представление об этой стороне дела и, в частности, о роли в нем генерала Дитерихса.

К моему прискорбию, он и сам не удержался на высоте исторического беспристрастия и в своем труде объявил себя высшим «руководителем» следствия.

Это неправда. Генерал Дитерихс, пользовавшийся в военной среде уважением и авторитетом, оберегал работу судебного следователя более, чем кто-либо. Ему более, чем кому-либо, обязана истина. Но ее искала не военная, а судебная власть, имевшая своим источником волю Верховного правителя. И, конечно, генерал Дитерихс работой судебного следователя никогда не руководил и не мог руководить, хотя бы по той простой причине, что дело следователя, как его столь правильно определил великий Достоевский, есть свободное творчество.

Я излагаю результаты преемственного судебного расследования. В основе его лежит закон, совесть судьи и требования науки права.

Глава I
Ставка в дни переворота. Арест государя

Когда началась февральская смута, царская семья была разделена: Государь был в Могилеве, где находилась Ставка, Государыня с детьми – в Царском.

Сопоставляя показания свидетелей: генерала Дубенского 4 , находившегося в те дни при Государе, и генерала Лукомского 5 , занимавшего тогда должность генерал-квартирмейстера Верховного Главнокомандующего, а также опубликованные последним документы и воспоминания 6 , представляется возможным констатировать следующие факты.

10 марта там впервые была получена телеграмма военного министра Беляева, извещавшая, что на заводах в Петрограде объявлена забастовка и что среди рабочих, на почве недостатка в продуктах, начинаются беспорядки.

В тот же день Беляев вторично телеграфировал, что рабочее движение вышло на улицу и разрастается.

Обе телеграммы он сопровождал указаниями, что опасности нет, что беспорядки будут прекращены.

11 марта тот же Беляев и главный начальник Петроградского военного округа генерал Хабалов доносили телеграфно, что в некоторых войсковых частях были отказы употреблять оружие против рабочих, к которым присоединяется чернь.

Беляев продолжал успокаивать, что приняты все меры к прекращению беспорядков. Хабалов же просил о присылке подкреплений, указывая на ненадежность петроградского гарнизона.

11 марта была получена впервые телеграмма председателя Государственной Думы Родзянко. Он сообщал, что солдаты арестовывают офицеров и переходят на сторону рабочих и черни, что необходима присылка в Петроград надежных частей.

Вечером в тот же день и утром 12 марта от Родзянко были получены на имя Государя Императора еще две телеграммы. В них указывалось, что единственная возможность водворения порядка – Высочайший манифест об ответственности министров перед Государственной Думой, увольнение в отставку всех министров и сформирование нового кабинета лицом, пользующимся общественным доверием.

12 марта, около 12 часов дня, генерала Алексеева вызвал к прямому проводу Великий князь Михаил Александрович. Он подтверждал сведения, сообщенные Родзянко, поддерживал необходимость указанных им мер и называл имена Родзянко и князя Львова как тех людей, которым следовало бы поручить составление кабинета.

Несколько позже в тот же день была получена телеграмма от председателя Совета Министров князя Голицына. Она была аналогична с указаниями Родзянко и Великого князя. В ней говорилось также, что нахождение у власти министра внутренних дел Протопопова вызывает всеобщее негодование.

В результате телеграмм Беляева, Хабалова и Родзянко по повелению Государя генерал Алексеев телеграфировал 12 марта главнокомандующим Северного и Западного фронтов приготовить к отправлению в Петроград некоторые воинские части. Генерал-адъютанту Иванову было приказано принять на себя руководство подавлением мятежа.

Великому князю Михаилу Александровичу Государь ответил через генерала Алексеева, что он благодарит его за совет, но что он сам знает, как ему следует поступить.

По поводу телеграммы князя Голицына Государь сказал Алексееву, что ответ на нее он составит сам.

После этого Государь около часа говорил по телефону с Императрицей, а затем вручил генералу Лукомскому собственноручно написанную им телеграмму на имя князя Голицына.

Государь указывал в ней, что при создавшейся обстановке он не находит возможным производить какие-либо перемены в составе Совета Министров и требует подавления революционного движения и бунта среди войск.

Генерал Лукомский отправился с этой телеграммой к генералу Алексееву. Последний пытался склонить Государя к уступкам, на которые указывали Родзянко, Великий князь Михаил Александрович и князь Голицын. Его попытка успеха не имела, и телеграмма Голицыну была отправлена.

Свидетель Лукомский сознается на следствии, что в эти дни 10 и 11 марта в Ставке не придавали серьезного значения событиям в Петрограде.

Свидетель Дубенский, имевший возможность видеть в эти дни Государя, показывает: «Он был покоен и ничем положительно не проявлял и тени беспокойства».

Оно пришло только 12 марта. Но, как видно из показания свидетеля полковника Энгельгарда 7 , первого председателя революционного штаба Государственной Думы, смута в Петрограде к 12 марта приняла уже организованный характер: в этот день между 3 и 5 часами дня возник «Комитет Государственной Думы» и появилась уже «Военная комиссия» этого комитета, председателем которой в первые дни и был Энгельгард.

Ранним утром 13 марта Государь отбыл в Царское, следуя по маршруту Могилев – Орша – Смоленск – Лихославль – Бологое – Тосна. Впереди шел свитский поезд; в расстоянии часа езды от него – поезд Государя. В пути в свитском поезде стало известно, что в Петрограде возникла революционная власть, и ею отдано распоряжение направить поезд Государя не в Царское, а в Петроград. Об этом было дано знать в поезде Государя, и оттуда последовало распоряжение ехать в Царское. Но узловые пункты Любань и Тосна были заняты революционными войсками. Государь принял решение ехать в Псков.

Поздно вечером 16 марта Государь возвратился в Могилев, куда на следующий день прибыла Государыня Императрица Мария Федоровна.

Государь прощался с чинами штаба. Вечером 20 марта он собственноручно составил свое прощальное обращение к Русской армии, датированное им 21 марта.

Как известно, революционная власть запретила его распространение.

В дальнейших целях моего расследования я привожу его содержание полностью:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Моего за Себя и за Сына Моего от Престола Российского власть передана Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь ваших начальников. Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу. Твердо верю, что не угасла в наших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог, и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».

В эти последние дни пребывания Государя в Ставке, как показывает свидетель Дубенский, генерал Алексеев вел переговоры с Временным правительством о свободном проезде его в Царское, свободном там пребывании и свободном отъезде за границу через Мурман.

Свидетель Лукомский показал на следствии, что Временное правительство гарантировало свободу Императору и отъезд его с семьей за границу.

21 марта в Могилев прибыли члены Государственной Думы Бубликов, Вершинин, Грибунин и Калинин. В ставке ждали их, думая, что они командированы Временным правительством «сопровождать» Императора в Царское. Но когда Государь сел в поезд, эти лица объявили ему через генерала Алексеева, что он арестован.

Отъезд Императора из Ставки состоялся 21 марта. Свидетель Дубенский показывает: «Государь вышел из вагона Императрицы-матери и прошел в свой вагон. Он стоял у окна и смотрел на всех, провожавших его. Почти против его вагона был вагон Императрицы-матери. Она стояла у окна и крестила сына. Поезд пошел. Генерал Алексеев отдал честь Императору, а когда мимо него проходил вагон с депутатами, он снял шапку и низко им поклонился».

Царское в дни переворота

Что происходило в эти дни в Царском?

Эта обстановка достаточно подробно выяснена на следствии показаниями лиц, окружавших в те дни Императрицу и детей: воспитателя Наследника Цесаревича Жильяра, камер-юнгфер Государыни Занотти и Тутельберг, няни детей Теглевой, ее помощницы Эрсберг и камердинера Государыни Волкова 8 .

В первые дни смуты Императрица была вынуждена уделять много внимания детям, постепенно заболевавшим корью.

Первым заболел Наследник Цесаревич. 7 марта он был уже в постели с температурой 38,3. Постепенно болезнь захватила всех Великих княжон и протекала у них весьма бурно при температуре 40,5. У Марии Николаевны и Анастасии Николаевны она впоследствии осложнилась воспалением легких.

О событиях, происходивших в Петрограде, Императрица осведомлялась преимущественно докладами министра внутренних дел Протопопова.

Будучи занята детьми, она принимала эти доклады от Протопопова по телефону через своего камердинера Волкова.

Общий тон этих докладов был лжив. Протопопов преуменьшал значение событий и уверял Императрицу, что он «не допустит ничего серьезного». Когда же движение приняло грозный характер, он растерялся, струсил и вынужден был сознаться, что «дела плохи».

Благодаря Протопопову Императрица не имела правильного представления о характере движения. Когда даже камердинер Волков, передавая очередной доклад Протопопова, усомнился и указал Императрице, что он не соответствует действительности, что даже казаки в Петрограде ненадежны, она спокойно ответила Волкову:

«Нет, это не так. В России революции быть не может. Казаки не изменят».

Представляется совершенно очевидным, ввиду данных следствия, что такое состояние Императрицы, обусловленное Протопоповым, совпадало по времени как раз с пребыванием в Ставке Императора. И я не питаю сомнений, что ответная телеграмма князю Голицыну, содержание которой было несомненно известно заранее Императрице, была составлена под воздействием на нее Протопопова.

Когда грозные факты встали воочию перед Императрицей, а связь с Государем была порвана, в душе ее родилась тревога. Чувствуя свое одиночество, она позвала к себе Великого князя Павла Александровича. Этот факт сам по себе знаменателен для понимания ее настроения. После смерти Распутина Павел Александрович, по личному приказанию Императрицы, не мог появляться во дворце. Теперь она сама звала его.

Она пыталась бороться с событиями и не верила слухам об отречении Государя, считая их провокационными.

В конце концов она пришла, видимо, к выводу о необходимости некоторых уступок и пыталась снестись письменно с Императором. Эта попытка не имела успеха и являлась уже запоздалой: Государь отрекся от Престола.

Мужество и наружное спокойствие не покинуло Императрицу не только в первые дни смуты, но и после отречения Императора.

Свидетели показывают:

Эрсберг: «Она была очень выдержанна и держала себя в руках. Она, видимо, не теряла надежды на лучшее будущее. Я помню, что, когда она увидела меня плачущей после отречения Государя, она утешала и говорила, что народ одумается, призовет Алексея, и все будет хорошо».

Волков: «К событиям и самому отречению Государя она относилась спокойно, проявляя мужество и выдержку».

Занотти: «Наружно она владела собой».

Жильяр: «Когда она узнала об отречении, она держала себя в руках, сохраняя спокойствие».

Арест Государыни. Прибытие Государя.

Их встреча

Он был выполнен генералом Л. Корниловым, бывшим тогда в должности командующего войсками Петроградского военного округа.

При этом аресте присутствовало только одно лицо: новый начальник царскосельского караула полковник Кобылинский, назначенный к этой должности Корниловым 9 .

Государыня приняла их в одной из комнат детской половины. Корнилов сказал ей: «Ваше Величество, на меня выпала тяжелая задача объявить Вам постановление Совета Министров, что Вы с этого часа считаетесь арестованной».

После этих кратких слов Корнилов представил Государыне Кобылинского. Затем он приказал ему удалиться и оставался наедине с ней около 5 минут.

Указанные выше свидетели, осведомленные об этом от Государыни и детей, показали, что, оставшись с Императрицей наедине, Корнилов старался успокоить ее и убеждал, что семье не грозит ничего худого.

Затем Корнилов собрал находившихся во дворце лиц и объявил им, что все, кто хочет остаться при царской семье, должны впредь подчиняться режиму арестованных.

В тот же день произошла смена караула. Сводный полк, охранявший дворец, ушел. Его заменил лейб-гвардии Стрелковый полк.

Его встречал на платформе вокзала полковник Кобылинский. Он показывает: «Государь вышел из вагона и очень быстро, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в автомобиль. С ним был гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Ко мне же на перроне подошли двое штатских, из которых один был член Государственной Думы Вершинин, и сказали мне, что их миссия окончена: Государя они передали мне. В поезде с Государем ехало много лиц. Когда Государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают. Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного батальона генерал-майор Цабель. Сцена эта была весьма некрасивая».

Ворота дворца были заперты, когда подошел автомобиль Государя. Солдат, стоявший здесь, не открывал их и ждал дежурного офицера. Тот крикнул издали: «Открыть ворота бывшему Царю!» Многие наблюдали эту сцену прибытия Государя. Свидетельница Занотти показывает: «Я прекрасно помню позу офицера (дежурного). Он хотел обидеть Государя: он стоял, когда Государь шел мимо него, имея во рту папиросу и держа руку в кармане».

На крыльцо вышли другие офицеры. Они все были в красных бантах. Ни один из них, когда проходил Государь, не отдал ему чести. Государь отдал им честь.

Государыня спешила навстречу ему. Но он предупредил ее и встретился с ней на детской половине. При этой встрече присутствовал только камердинер Волков. Он показывает: «С улыбочкой они обнялись, поцеловались и пошли к детям».

Позднее, оставшись друг с другом, они плакали. Это видела комнатная девушка Государыни Демидова, погибшая вместе с царской семьей. Она рассказывала об этом другим, оставшимся в живых.

23 ноября 1924 года, 85 лет назад скончался при невыясненных обстоятельствах в Сальбри (Франция) следователь Николай Алексеевич Соколов, расследовавший убийство Царской Семьи

23 ноября 1924 года в садике своего дома под Парижем мёртвым найден Николай Алексеевич Соколов, следоваель по делу об убийстве Царской Семьи. По официальной версии, смерть наступила от разрыва сердца. Однако семье, оставшейся в России, сообщили, что он умер от огнестрельного ранения. Вскоре стали очевидны обстоятельства, которые сделали гибель сорокадвухлетнего следователя ещё более загадочной...

Стемнело. Где-то на краю деревни орали красноармейцы - пили второй день кряду.
В избе раздался стук.
-Кто?
- Пусти переночевать до утра.

Хозяин, человек бывалый, только что с каторги - революция спасла его от большого срока, - отворил. Вошёл сутулый худощавый бродяга. Керосинка за столом осветила его лицо. Направляясь к печи за хлебом, хозяин зыркнул взглядом на пришельца ещё раз. Внешность - самая неприметная, но отталкивающая: землистый цвет лица, большой рот с толстыми губами. Взгляд чёрных глаз насторожен. Гость повёл глазами по сторонам, и тут стало ясно, что один глаз у него неживой, искусственный. Мужик сел за стол с караваем в руках. Теперь бродяга тоже мог рассмотреть его. Рука потянулась к шапке.
-Сиди! Не бойсь, не выдам... - и, прижав каравай к сердцу, стал сноровисто, на себя, нарезать ровные ломти.
Пришелец ушёл, когда ещё не рассвело. Хозяин сунул ему в руку что-то мягкое.
-На, возьми вот, твоя шапка уж больно хороша, догадаются.

Кто бы мог представить себе такую встречу! Прямо как в авантюрном романе! Бежав из Пензы от большевиков, судебный следователь пробирался к белым. И вот набрёл-таки на избу мужика, дело которого расследовал года три назад. Дело было жуткое: убийство и ограбление. Теперь оба враз узнали друг друга. И недавний «убивец» не выдал. Вспомнил, наверное, как после ареста запросто пили чай, курили и говорили с этим вышедшим из мужицкого сословия следователем. И вдруг пропало у преступника желание упорствовать, сознался во всём, плакал, пришло покаянное чувство...

Удивителен Промысл Господень! Он явно вёл Николая Алексеевича Соколова к той важной цели, которая обозначится уже совсем скоро.

Через несколько месяцев своим каллиграфическим почерком он напишет: «1919 года, февраля 7 дня, судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде НА Соколов, прибыв лично к бывшему главнокомандующему Западным фронтом генерал-лейтенанту Дитерихсу, предъявил ему ордер г. министра юстиции от 7 сего февраля N 2437 и просил его выдать находящееся у него дело об убийстве бывшего Императора Николая Александровича и членов его Семьи...»

На зелёное сукно стола легла папка. Двести шестьдесят шесть пронумерованных, прошнурованных и скреплённых сургучной печатью страниц. Лицо следователя было сосредоточено, он нервно прикусывал усы, что говорило о крайней степени волнения. Это дело станет главным в его жизни.

Сбор материалов, осуществлённый его предшественником, грешил в лучшем случае дилетантизмом. Это было вид но и по бумагам, и на месте преступления.

Двадцать три ступеньки вниз - и Соколов оказался в подвальном помещении Ипатьевского дома. Прирождённый охотник, взгляд он имел цепкий. Практически сразу подошёл к подоконнику, что-то необычное привлекло его внимание. Эта деталь не была зафиксирована в документах! В протоколе осмотра следователь запишет: «На самом краю подоконника чернилами чёрного цвета весьма толстыми линиями сделаны одна за другой три надписи: "24678 ру. Года", "1918 года", "148467878 р", а вблизи их написано такими же чернилами и тем же почерком "87888". В расстоянии полувершка от этих надписей на обоях стены такими же верными линиями написаны какие-то знаки, имеющие следующий вид.

Эта короткая надпись послужит началом ритуальной версии убийства Царской Семьи. Наиболее убедительную расшифровку «тайных знаков» дал находившийся в эмиграции русский ученый-лингвист М. Скарятин. В 1925 году в Париже под псевдонимом Энель он выпустил книгу «Жертва», в которой обосновал свой вывод: «Эти знаки являются тройной еврейской буквой «ламед», написанной на трёх языках: древнееврейском, самаритянском и греческом ("лямбда"). Энель утверждал, что эти три языка в понятиях каббалистов «достойны быть выразителями божественного откровения». Тройное начертание "ламеда", считал Энель, сделано человеком, владевшим чёрной магией. Этот человек сделал надпись как бы "вверх ногами"»... (Мультатули П. «Свидетельствуя о Христе до смерти...» М., 2006. С. 727). Смысл этого антихристианского перевёрнутого начертания таков: «Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесён в жертву для разрушения государства. О сём извещаются все народы».

Одновременно три из четырёх знаков обозначают «некам» (месть). Вскоре Воскресенскую площадь, что перед Ипатьевским домом, переименуют в площадь Народной мести.

28 июля 1918 года следователь Николай Соколов прибыл в мрачный уголок екатеринбургского леса. Место это называлось зловеще: урочище Четырёх Братьев. Всё, что было найдено вокруг шахты, скрупулёзный следователь занёс в специальную папку. «На руднике в урочище Четырёх Братьев найдено: Предмет №...», а дальше подробно перечислялись многочисленные осколки бриллиантов, кусочки стёкол от очков, пряжки от туфель и крючки от корсетов убиенных...

Руководивший общим ходом расследования генерал Дитерихс сделает позднее важный вывод: «Прежде всего найденные кусочки шейных шнурков и цепочек носят следы порезов их, что могло произойти при отделении голов от тел режущим или рубящим оружием. Далее, при операции отделения голов с тел катились порядочные по величине и весу фарфоровые иконки; их швырнули далеко в траву котлована, и в костре они не были. Наконец, зубы горят хуже всего; между тем при всей тщательности розысков нигде, ни в кострах, ни в почве, ни в засыпке шахты ни одного зуба не найдено. По мнению комиссии, головы Членов Царской Семьи и убитых вместе с Ними приближённых были заспиртованы в трёх доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены Исааком Голощёкиным в Москву Янкелю Свердлову в качестве безусловного подтверждения, что указания изуверов центра в точности выполнены изуверами на месте». К сказанному следует добавить, что декапитация может носить не столько форму отчётности, сколько разновидности ритуала, поскольку каббала утверждает: душа обезглавленного человека в новое тело переселиться уже не может.

Расследование Соколова позволяет увидеть важнейший акт мiровой истории не как очередное событие, а как судьбоносное проявление духовной борьбы, в которой участвуют не только человеческие силы. И вот мы видим, как в Екатеринбург приходит шифровка от Свердлова: Царская Семья подлежит уничтожению. Свердлов, в свою очередь, получает приказ из Америки. От главного «спонсора» Октябрьского переворота Янкеля Шиффа. Откуда поступила команда Шиффу? Из бездны! Оттуда же, из каббалистического за-зеркалья, прибыл в уральский город и загадочный человек в чёрном, с чёрной как смоль бородой... В сопровождении охраны он вышел из вагона. Ждать ему осталось недолго. И вот он спускается в помещение, где ещё стоит пороховой дым. Где пахнет кровью. И на южной стене Расстрельной комнаты выводит слова на дурном немецком:
Beltazsar ward in selbiger Nacht
Von seinen kneichen ungebrachn
Искажённое из Гейне: «Валтасар был в эту ночь убит своими подданными». У Гейне имя библейского царя передано как «Bulthasar», а автор надписи изображает его так - «Beltazsar» то есть «Белый Царь», давая понять, что это приговор русскому Царю, именуемому в народе Белым Царём.

Полторы сотни фотографий, лабораторные исследования бурых пятен крови на досках пола Расстрельной комнаты, пробы грунта, пропитанного человеческим жиром (из костров на Ганиной Яме), обожжённые лоскуты одежды и кожи... А затем, ввиду опасного приближения большевиков, - опасный путь через Омск и Читу на Харбин для спасения следственного материала. Соколов - снова в лаптях и армячке. Только в котомочке его - уникальные документы. Офицеры-патриоты помогали переправить за рубеж ящики с многочисленными уликами. (К сожалению, по дороге во Владивосток из 50 ящиков дошло лишь 29).

16 июня 1920 года Николай Алексеевич прибыл в Париж, в предместье которого поселился. Здесь он писал отчёт о расследовании убийства Царской Семьи для вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны. Восемь томов дела подготовлены для передачи в суд... Но кто будет судить истинных убийц и их кураторов в современном мiре?! После смерти Соколова сделано всё, чтобы доказать, будто преступление в Екатеринбурге - это «обычное русское убийство».

Меж тем еще 4 января 1919 года прокурор Екатеринбургского окружного суда предложил Сергееву (следователю, предшественнику Соколова) изъять из Екатеринбургской телеграфной конторы все подлинные телеграммы большевиков. Предстояла дешифровка. Соколов организовал её уже в Европе: «...мне удалось найти то русское лицо, о котором всегда было известно как о человеке совершенно исключительных способностей и опыта в этой области. 25 августа 1920 года он получил содержание телеграммы. 15 сентября... я имел её у себя расшифрованной».

Телеграфные ленты и стали той осязаемой ниточкой, которая вела в ад мировой закулисы. Вот Свердлов вызывает к аппарату Юровского, сообщает ему, что на его донесении в Америку об опасности захвата Царской Семьи белогвардейцами или немцами последовал приказ, подписанный Шиффом, о «необходимости ликвидировать всю Семью».

Приказ этот был передан в Москву через Американскую миссию, находившуюся тогда в Вологде. Юровский, по-видимому, не решался сразу привести в исполнение этот приказ. На следующий день он вызывает к аппарату Свердлова и высказывает мнение о необходимости убийства лишь Царя, Семью же он предлагал эвакуировать.

Свердлов снова категорически подтверждает приказание: убить всю Семью. Выполнение этого приказа ставит под личную ответственность Юровского. На следующий день приказ выполняется. Донесение поступает Свердлову. Он сообщил об этом ЦИКу.

Вскоре после смерти Соколова в эмигрантской газете, издававшейся в Белграде, появилась статья, в которой рассказывалось, что незадолго до кончины следователь конфиденциально вызывал к себе своего старого друга. Этот человек видел и оригиналы телеграфных лент, и их расшифрованный текст. Соколов, как можно понять из его письма своему другу, считал себя «обречённым», а потому он и просил того прибыть к нему во Францию, чтобы передать лично этому другу факты и документы чрезвычайной важности. Доверять почте этот материал Соколов не решался, так как письма его по большей части не доходили до адресатов. Кроме того, Соколов просил друга ехать с ним в Америку к Форду. Знаменитый автопромышленник приглашал русского следователя как главного свидетеля по делу возбуждаемого им процесса против банкирского дома (основанного Шиффом) «Кун, Лёб и К». Процесс этот должен был начаться в феврале 1925 года. (Однако Форд, после нескольких покушений на его жизнь и под угрозой банкротства, был вынужден извиниться перед банкирами за свой «антисемитизм», признал все свои статьи «ошибочными» и больше не касался этой темы.)

Исследователь О.А.Платонов установил личности и автора белградской статьи, и упоминаемого в ней друга Соколова. Автором оказался доктор К.Н.Финс, а другом - А. Шиншин.

Нет, смерть Н.А.Соколова была не естественной. Это было тщательно подготовленное убийство. Его совершили силы, для которых расследование убийства Царской Семьи представляло прямую угрозу. Наступит время, и это тайное мученичество Соколова за Христа, за Царя, за Россию станет явным. Придёт время, и его взгляд на историю - страшный сначала для руководителей цареубийц, потом - для заказчиков и наводивших туман борзописцев, наконец, для руководителей «очень квалифицированных и очень православных комиссий», бледнеющих и двумя руками хватающихся за стул, на котором сидят, при одном слове «ритуальное», - этот взгляд будет признан единственно верным.

На скромной могиле Соколова во французском городе Сальбри начертаны слова из Псалтири: «Правда Твоя - правда вовеки!» Но существует великий исторический и духовный памятник Н.А.Соколову. Это свод документов по расследованию убийства Царской Семьи. Свод этот нельзя путать с широко известной книгой, на которой стоит имя следователя, - «Убийство Царской Семьи». Она впервые увидела свет во Франции на следующий год после смерти Н.А.Соколова стараниями князя Н.В.Орлова. Известно, что на французское издательство «Рiоп», первым выпустившее книгу, оказывалось мощное давление с целью не допустить этого издания. Причём люди, приходившие к издателю и угрожавшие неприятностями, - масоны Милюков и князь Львов.

Здесь - ещё одна странность. Почему, продолжая активно работать над расследованием, Соколов неожиданно передал документы следствия князю Н.В.Орлову? Кстати, в 1990 году племянница князя почти за миллион долларов продала следственное дело на аукционе «Сотби». В прессе сообщалось, что материалы вернутся в Россию, но, похоже, «за кулисой» они остаются по сей день.

Книга, изданная Орловым, имеет ряд странностей. Теме ритуального убийства и причастности к нему евреев не уделено внимания. Кроме того, зная исключительную преданность Соколова Царской Семье (свидетельство генерала Дитерихса), странно читать его критические замечания в адрес «истерички» и «религиозной фанатички» Государыни Александры Феодоровны, которая якобы диктовала Государю свою волю в управлении страной, и потому всё пришло к краху...

Кем же был первый публикатор Соколова? Князь Николай Владимирович Орлов в 1924 году был ещё молод и, по-видимому, выступал в роли «попечителя» и «благодетеля» Соколова не сам от себя, а по поручению своего клана. Ведь он - сын князя Владимира Николаевича Орлова, начальника военно-походной канцелярии Государя, масона, заклятого врага Государыни Александры Феодоровны. При Дворе Императора он был главным источником самых грязных сплетен об Императрице, царских дочерях и Григории Распутине, за что уволен Государем с должности, удалён из Александровского дворца, переведён на службу к своему покровителю Великому князю Николаю Николаевичу.

Родня жены публикатора и того хуже. Её отец - Великий князь Пётр Николаевич Романов и её дядя - Великий князь Николай Николаевич, оба масоны, предавшие своего Императора и накануне революции составившие самое злое гнездо интриг против Государя.

До сих пор не ясно, как следователь мог принять помощь от ближайшего родственника Николая Николаевича и доверить ему свои записки. Либо князь Н. В. Орлов при встречах с Соколовым скрывал свою принадлежность к этому клану, либо контактов между Орловым и Соколовым просто не было, и материалы были изъяты князем после смерти следователя.

В предисловии за подписью князя Н. В. Орлова утверждается: «Соколову пришлось много и болезненно бороться за отстояние этой правды от тех, кто пытался использовать её в своих личных целях... Он решился сам огласить истину - сам от себя, а не под флагом какой бы то ни было политической партии». Похоже, эта фраза выдаёт главную цель публикаторов: представить цензурированный и искорёженный ими труд Соколова как истину в последней инстанции и противопоставить её книгам таких «антисемитов», как Дитерихс и Вильтон (книга Роберта Вильтона вышла в Лондоне в 1920 году).

Нет, лукавил князь Орлов. Соколов принадлежал именно к «партии». К той части русских эмигрантов, которые видели в цареубийстве начало сатанинского ига над Россией. И именно он, провинциальный русский следователь, «из мужиков», сделал важнейший историософский вывод: «Страдания Царя - это страдания России».

Юрий Юрьевич ВОРОБЬЕВСКИЙ

Незаконченная книга Н.А. Соколова "Убийство царской семьи" («смерть настигла его посреди работы», - пишет в предисловии ее публикатор князь Н. Орлов) была напечатана в 1925 году. Однако многое в опубликованном тесте настораживает: как готовили публикаторы к печати книгу, написанную "до середины"?

Выводы следствия Соколова к тому времени уже были изложены в книгах Р. Вильтона и М.К. Дитерихса, имевших копии следственного дела. Это прежде всего вывод о ритуальном убийстве Царской Семьи. Известно, что Соколов продолжать собирать сведения именно в этом направлении - о причастности к цареубийству еврейского банкира Я. Шиффа, главы американского финансового мiра, финансировавшего революцию в России. В 1939 г. в белградском "Царском вестнике" (№ 672) было опубликовано такое свидетельство об этом:

Яков Шифф

«Сведения о контактах Я. Шифа и Я. Свердлова были лично сообщены Соколовым в октябре 1924 года, то есть за месяц до внезапной его кончины, его другу, знавшему его еще как гимназиста пензенской гимназии. Этот личный друг Соколова видел и оригинальные ленты, и их расшифрованный текст. Соколов, как можно видеть из его письма своему другу, считал себя "обреченным", а потому он и просил своего друга прибыть к нему во Францию, чтобы передать ему лично факты и документы чрезвычайной важности. Доверять почте этот материал Соколов не решался, так как письма его по большей части не доходили. Кроме того, Соколов просил своего друга ехать с ним в Америку к Форду [автопромышленнику, вошедшему в конфликт с еврейством. - Ред. "РИ"], куда последний звал его как главного свидетеля по делу возбуждаемого им процесса против банкирского дома [основанного Шиффом] "Кун, Лёб и К". Процесс этот должен был начаться в феврале 1925 года. Поездка, однако, не состоялась, так как Соколов, которому в то время было сорок с небольшим лет, внезапно умер в ноябре 1924 года. В первое посещение Соколовым Форда тот советовал ему не возвращаться в Европу, говоря, что это возвращение грозит ему опасностью. Соколов не послушал Форда, имевшего, очевидно, основание отговаривать Соколова от поездки в Европу. Как известно, Соколовым были опубликованы материалы об убийстве Царской Семьи. Русское и французское издания не вполне идентичны. Полное опубликование следственного материала, в том числе и текста телеграммы, оказалось для Соколова невозможным, так как издательства не соглашались на их опубликование, очевидно опасаясь неприятностей со стороны Всемiрного Еврейского союза».

Однако, странным образом, в изданной уже в 1925 г. книге "Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н.А. Соколова" теме ритуального убийства и причастности к этому евреев не уделено внимания. Не упоминается даже о приезде в Екатеринбург чернобородого раввина и о посещении им места уничтожения тел, не дается должной оценки надписям в Ипатьевском доме, которые явно были сделаны теми, кто сознавал ритуальный смысл этого убийства именно в иудейском значении. (Одна из надписей, на немецком языке, является парафразой стихотворения Гейне об убийстве последнего вавилонского царя Валтасара за то, что он осквернил своими устами еврейские священные сосуды.) Кроме того, зная «исключительную преданность» Соколова Царской Семье (характеристика, данная ему генералом Дитерихсом, с. 176) - Николай Алексеевич считал свое служение ей и после цареубийства делом всей своей жизни - странно читать передаваемые им резко критические замечания в адрес "истерички" и "религиозной фанатички" Государыни Александры Феодоровны, которая якобы диктовала Государю свою волю в управлении страной, и потому всё пришло к краху... Такую клевету февралистов Соколов повторять никак не мог, это не его слова и мысли в книге.

В предисловии за подписью князя Н. Орлова утверждается при этом, что «Соколову пришлось много и болезненно бороться за отстояние этой правды от тех, кто пытались использовать ее в своих личных целях… Он решился сам огласить истину - сам от себя, а не под флагом какой бы то ни было политической партии». Похоже, эта фраза выдает главную цель публикаторов: представить цензурированный и искореженный ими труд Соколова как "истину в последней инстанции", косвенно опровергающую главные выводы таких "антисемитов", как Дитерихс и Вильтон.

Трудно сейчас судить о том, что удалось на самом деле установить А.Н. Соколову. Но действия неких сил, стремившихся помешать следствию, очевидны. Часть следственных материалов пропала еще при эвакуации через Сибирь во Владивосток (из 50 ящиков дошло лишь 29), часть по пути оттуда в Европу, часть - после загадочной смерти Соколова. Затем и Форд, после нескольких покушений и под угрозой банкротства, был вынужден извиниться перед банкирами за свой "антисемитизм", признал все свои статьи "ошибочными" и больше не касался этой темы.

Отметим также, что в брюссельском Храме-памятнике свв. Царственным Мученикам были замурованы другие реликвии, вывезенные из Сибири самим Соколовым: две баночки с землей, пропитанной человеческими сальными массами. Они были переданы им на временное хранение князю А.А. Ширинскому-Шихматову, затем его сыном Кириллом были вручены в 1940 г. в Париже митрополиту Серафиму (Лукьянову). Эти реликвии были помещены в особый ларец, который и был потом замурован в стену Храма-Памятника.

Следователь по делу об убийстве царской семьи настаивал на его ритуальном характере и загадочно умер в Париже в 1924 году.

23 ноября 1924 года, в садике у своего французского дома, был найден мертвым 42-летний Николай Алексеевич Соколов. Согласно официальной версии, смерть наступила от разрыва сердца, однако ее обстоятельства вызвали немало кривотолков (например, сообщалось, что он погиб и от отравления, и от огнестрельного ранения).

Загадочность этой смерти связана с тем, что Соколов был не просто одним из многочисленных русских эмигрантов, а следователем по делу об убийстве императора Николая II и его семьи. Он шесть лет занимался расследованием этого преступления, из них пять лет - за границей. То есть он был обладателем уникальной информации. При этом часть собранных им документов пропала, а с тем, что осталось, явно потом «поработали», сделав все, чтобы доказать, будто жуткое злодеяние в Екатеринбурге было «обыч-ным русским убийством».

Николай Алексеевич Соколов родился 21 мая 1882 года в Мокшане Пензенской губернии, в купеческой семье. Он окончил гимназию в Пензе, затем - юридический факультет Харьковского университета и в 1907 году стал судебным следователем Краснослободского участка родного Мокшанского уезда. В это непростое время Соколов обратил на себя внимание, участвуя в расследовании многих непростых дел, и в 1911 году его назначили следователем по важнейшим делам Пензенского окружного суда.

В 1914 году он получил звание надворного советника, что по военной табели о рангах соответствует чину подполковника. Несмотря на относительную молодость, он был избран председателем Союза судебных следователей Пензенского окружного суда, что говорит о многом.

КРОВАВАЯ КУПЕЛЬ РЕВОЛЮЦИЙ

Февральскую и особенно Октябрьскую революцию Соколов воспринял как катастрофу. Он с болью принял известие об отречении императора Николая II и решительно отказался сотрудничать с советской властью. Напротив, он уволился со службы и, переодевшись крестьянином, отправился пешком в Сибирь, к белым.

Скрываясь от большевиков во время своего бегства из Пензы (а он двигался через Сызрань и Уфу), Николай Алексеевич вскоре стал похож на настоящего бродягу. И тут его доброе и справедливое отношение к преступникам, проявленное в прошлом, спасло ему жизнь.

В книге Михаила Константиновича Дитерихса, которого в свое время Колчак назначил руководителем комиссии по расследованию убийства императорской семьи (потом генерал Дитерихс был начальником штаба Колчака), есть рассказ о том, как в одной деревне Соколов случайно наткнулся на мужика, за три года до этого изобличенного им в ограблении и убийстве. Мужик был осужден на длительный срок, однако революция освободила его и дала ему возможность вернуться в родную деревню. Он, конечно же, узнал Соколова, и Соколов узнал его.

Кругом были красноармейцы, и мужик мог легко отомстить. Однако недавний «убивец» не сделал этого, пригласил бывшего следователя к себе в избу, накормил и дал переночевать. А наутро, отправляя Николая Алексеевича, принес ему старую шапку и подал со словами: «На, возьми вот, твоя шапка уж больно хороша, догадаются».

СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ

Добравшись до белых, Соколов получил назначение в Омский окружной суд судебным следователем по особо важным делам. Надо сказать, что Екатеринбург был отбит у большевиков 25 июля 1918 года. И уже 30 июля началось судебное расследование по делу об убийстве императорской семьи. Первоначально оно было доверено судебному следователю Екатеринбургского окружного суда А. П. Намёткину. Затем дело у него отобрали и передали члену суда И. А. Сергееву.

18 ноября 1918 года верховная власть была сконцентрирована в руках адмирала Колчака. 17 января 1919 года адмирал дал приказ упомянутому генералу Дитерихсу, чтобы тот представил ему все найденные вещи императорской семьи, а также все материалы следствия. В соответствии с этим приказом судья Сергеев, постановлением от 25 января 1919 года, выдал генералу Дитерихсу протоколы следствия и все вещественные доказательства, а в первых числах февраля генерал доставил все это в Омск, в распоряжение Верховного правителя.

5 февраля адмирал Колчак вызвал к себе Н. А. Соколова и приказал ему ознакомиться с материалами дела, а затем представить свое мнение о дальнейшем порядке расследования.

7 февраля 1919 года Соколов получил соответствующее распоряжение от министра юстиции. В тот же день он принял от генерала Дитерихса все протоколы следствия и вещественные доказательства, и именно с этого момента уже Николай Алексеевич начал свой тяжелейший труд по раскрытию убийства бывшего императора и членов его семьи.

Сам он потом написал: «Мне было поручено производить расследование убийства императора и его семьи. С юридической точки зрения я старался сделать все возможное, чтобы найти истину и довести ее до будущих поколений».

«Верховный правитель России.

№ 588/Б 32, город Омск.

ВСЕМ

Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования судебного следователя по особо важным делам Н. А. Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего императора, его семьи и великих князей.

Адмирал А. Колчак.

Исполняющий обязанности директора канцелярии

Верховного правителя генерал-майор В. Мартьянов».

ОБЛОЖКА ДЕЛА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО СЛЕДСТВИЯ ПО УБИЙСТВУ НИКОЛАЯ II

РАССЛЕДОВАНИЕ СОКОЛОВА

4 марта 1919 года Н. А. Соколов выехал в Екатеринбург и в Алапаевск. Там он работал до 11 июня 1919 года. Он лично осмотрел дом Ипатьева в Екатеринбурге, находил очевидцев и допрашивал свидетелей. К сожалению, дело попало в руки Соколова с большим опозданием, из-за чего немало следов и деталей преступления успели пропасть.

Как только сошел снег, Соколов организовал поисковые работы в зловещем урочище Четырех Братьев и на много километров вокруг. Всего было обследовано 29 шахт. После этого следователь сделал вывод: императорская семья была убита, трупы расчленены и сожжены при помощи керосина, а обугленные останки уничтожены серной кислотой.

В ходе проведенного кропотливого расследования было установлено, что, помимо семьи бывшего императора, в 1918-1919 годах была уничтожена «целая группа Романовых», по тем или иным причинам оставшихся в России. Первым был убит в Перми великий князь Михаил Александрович. Плюс в Петрограде были расстреляны великие князья Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Николай Михайлович и Георгий Михайлович.

А ровно через сутки после убийства в Екатеринбурге в Алапаевске были казнены великие князья Сергей Михайлович, Игорь Константинович, Иоанн Кон-стантинович, Константин Константинович, князь Владимир Палей, сестра императрицы Елизавета Фёдоровна и инокиня Варвара (в миру Варвара Алексеевна Яковлева).

Непосредственный начальник Н. А. Соколова генерал Дитерихс, характеризуя все эти убийства, назвал их «особо исключительными по зверству и изуверству, полными великого значения, характера и смысла для будущей истории русского народа».

Сам же Николай Алексеевич в конце февраля 1919 года опубликовал в омской газете «Заря» некоторые результаты своего расследования по делу об убийстве Николая II и его семьи.

После захвата Екатеринбурга красными (15 июля 1919 года) Соколов продолжил свою работу. Во время отступления белых он проводил допросы свидетелей и экспертизы. Затем последовал длинный и опасный путь через Омск и Читу на Харбин: надо было спасать следственные материалы.

ИЗ СИБИРИ - В ЕВРОПУ

В декабре 1924 года в белградской газете «Новое время» была опубликована статья «На могиле Н. А. Соколова», подписанная неким А. Ириным. Кто такой этот Ирин? По одной из версий, это мог быть Борис Львович Бразоль, служивший в свое время помощником министра юстиции И. Г. Щегловитова и бывший одним из активнейших деятелей «Чёрной сотни».

Он лично знал Соколова, и в статье он написал:

«В Харбине Соколов явился к английскому дипломатическому представителю, объяснил ему, какой драгоценный груз везет он, а потому просил защиты и содействия к вывозу дела в Европу. Английский дипломат отнесся в Соколову весьма сочувственно. Он не сомневался, что правительство разрешит пойти навстречу просителю, и в тот же день телеграфировал в Лондон. Ответ был совершенно неожиданный: Ллойд Джордж приказал прекратить всякие сношения с Соколовым, предоставив самому озаботиться судьбой порученного ему дела.

После отказа англичан помочь в спасении следствия об убийстве семьи двоюродного брата их короля, Соколов обратился к французскому генералу Жанену, который предоставил Соколову купе в своем поезде. Благодаря этому обстоятельству, Соколов благополучно прибыл в Пекин […] Жанен считал своим долгом помочь Соколову, чем мог, а потому на свой страх и риск принял от следователя весь следственный материал с вещественными доказательствами и доставил его в полной сохранности в Париж, где сдал российскому послу Гирсу. Вслед за тем прибыл в Париж и Соколов».

Отметим, что Морис Жанен был главой французской миссии при правительстве Колчака, и это именно он помог Соколову добраться до Франции. И там дотошный следователь продолжил работать, допрашивая всех, кто имел к этому делу хоть какое-то отношение. Он был совершенно уверен, что следствие еще далеко не закончено.

К сожалению, из 50 ящиков с документами и уликами из Сибири во Владивосток добралось лишь 29. Часть следственных материалов пропала по пути в Европу, еще часть - после загадочной смерти Соколова.

СОКОЛОВ В ПАРИЖЕ

16 июня 1920 года Соколов прибыл в Париж. Во Франции он составил отчет о расследовании убийства императорской семьи для вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. Восемь томов дела были подготовлены для передачи в суд.

Николай Алексеевич писал: «Никакой исторический процесс немыслим вне представлений прошлого. В этом нашем прошлом - тяжкое злодеяние: убийство царя и его семьи. Правдивым рассказом я полагал бы послужить моему родному народу».

И, надо сказать, часть материалов следствия была им опубликована в 1924 году на французском языке (Nicolas Sokoloff. Enquête judiciaire sur l’assassinat de la Famille Impériale Russe. Paris, 1924).

Упомянутый А. Ирин в статье «На могиле Н. А. Соколова», опубликованной в декабре 1924 года в белградской газете «Новое время», утверждает, что Николай Алексеевич был обречен «на преждевременную смерть в тот день, когда покойный адмирал Колчак повелел ему приступить к производству следствия о цареубийстве».

Кстати, так же «вдруг» и тоже во Франции (через два месяца после смерти Соколова) умер и Роберт Арчибальд Вильтон. Ему не было и шестидесяти, а знаменит этот англичанин тем, что работал в России в годы Первой мировой войны, Октябрьской революции и Гражданской войны. А еще он автор книги «Последние дни Романовых». Он приехал в Екатеринбург в апреле 1919 года и стал… одним из активнейших участников расследования обстоятельств убийства императорской семьи. Наверное, продолжать не надо? Добавим лишь, что Вильтон по поручению Соколова хранил у себя один из экземпляров следственного дела.

На фото: МОГИЛА Н.А. СОКОЛОВА

ВТОРАЯ КНИГА СОКОЛОВА

Что же касается Соколова, то его незаконченная книга «Убийство царской семьи» была напечатана в 1925 году. Она впервые увидела свет во Франции, благодаря стараниям князя Николая Владимировича Орлова, друга покойного, тоже проживавшего в Сальбри.

Издания 1924 и 1925 года (на французском и на русском языках) очень сильно отличаются друг от друга, и, по мнению некоторых историков, вторая книга имеет явные признаки редактирования посторонними лицами. В силу этого полное авторство Соколова ставится под сомнение, и сравнение данного издания с работой того же Вильтона дает для этого основания. Во всяком случае, в книге имеется ряд сокращений относительно обстоятельств убийства, его участников и организаторов и т. д.

Сам Соколов писал: «Я отнюдь не претендую на то, что мне известны все факты и через них вся истина. Но до сего времени она мне известна более, чем кому-либо». А вот доктор филологических наук Т. Л. Миронова, специально занимавшаяся этим вопросом, утверж-дает, что его посмертная книга была «закончена» заинтересованными в сокрытии истины людьми, что фальсификаторы «вычеркивали невыгодные им куски текста» и «имели наглость вписать в текст Соколова откровенно клеветнические главы и параграфы». Короче говоря, получается, что книга эта - очень важный источник по истории цареубийства, но «доверять ей целиком нельзя», ибо это «частично фальсифицированный документ».

Князь Н. В. Орлов в предисловии к книге предупреждает, что она не была закончена автором. Но это мы и так знаем, а вот кто такой был этот Орлов? Он был сыном князя В. Н. Орлова, начальника военно-походной канцелярии императора, масона и заклятого врага императрицы Александры Фёдоровны, которого уволили с этой должности и удалили из дворца.

Сам Н. В. Орлов в 1925 году был еще очень молод, но он, по мнению Т. Л. Мироновой, «выступал в роли «попечителя» и «благодетеля» Соколова не сам от себя, а по поручению своего клана». А клан это включал в себя не только отца, но и жену (ею была великая княжна Надежда Петровна Романова), а через нее - ее отца великого князя Петра Николаевича и ее дядю великого князя Николая Николаевича, предавших императора и накануне революции составивших гнездо интриг против него.

Что же изменили в книге Соколова заинтересованные в этом лица? По мнению Т. Л. Мироновой, «при внесении изменений в этот документ фальсификаторами был снят вопрос о ритуальном убийстве, показано, что главными виновниками гибели царской семьи были русские люди, вина за гибель России и самодержавия возложена на императора и императрицу, а их убийство представлено как неизбежное следствие тесного общения с Григорием Распутиным».

Следователь Н. А. Соколов установил, что непосредственным убийцей императора Николая II и 13-летнего наследника Алексея был комендант Ипатьевского дома чекист Янкель Хаимович Юровский. Соколов пишет:

«Юровский сказал несколько слов, обращаясь к государю, и первый же выс-трелил в государя. Тут же раздались зал-пы злодеев, и все они пали мертвыми. Смерть всех была моментальной, кроме Алексея Николаевича и одной из княжон, видимо, Анастасии Николаевны. Алексея Николаевича Янкель Юровский добил из револьвера, Анастасию Николаевну - кто-то из остальных».

Что касается «остальных», то Юровский явно сомневался в готовности русских людей без суда и следствия расстрелять Романовых, а посему он привел в Ипатьевский дом интернациональную команду палачей. Все они по-русски не говорили и были отнюдь не «русскими рабочими», как утверждают некоторые.

Плюс следствие доказало, что организацией убийства руководил лично Я. М. Свердлов, сын гравера Мираима Израилевича Свердлова. Именно к Свердлову сходились все нити этого ритуального кровопролития…

Кроме того, Соколов собирал сведения о причастности к убийству совсем не русского по национальности банкира Джейкоба (Якова) Шиффа, финансировавшего революцию в России.

Однако, странным образом, в изданной в 1925 году книге «Убийство царской семьи» теме ритуального убийства и причастности к этому людей определенной национальности не уделено внимания.

А. Ирин в статье, опубликованной в декабре 1924 года в белградской газете «Новое время», выражается по этому поводу вполне определенно. Он утверж-дает, что приезд Соколова в Париж был очень опасен для людей определенной национальности, и для них неотложной задачей стала «необходимость если не подорвать вовсе доверие к работе Соколова, то по возможности ослабить впечатление, могущее быть от оглашения некоторых обстоятельств цареубийства».

Также в статье сказано:

«Следователь оперировал с неопровержимыми доказательствами той непреложной истины, что убийство царской семьи было задумано, руководимо и приведено в исполнение при руководящем и непосредственном участии евреев […] Весь заговор об убийстве царской семьи и членов императорской фамилии был сосредоточен всецело в руках Янкеля Свердлова, непосредственными исполнителями распоряжений которого были его сородичи».

КОНТАКТЫ С ГЕНРИ ФОРДОМ

Представляет интерес и такой факт: Соколов должен был поехать в Америку к автопромышленнику Генри Форду, известному своими антисемитскими взглядами. Тот приглашал его в качестве главного свидетеля на готовившийся процесс против… в том числе и банкирского дома, основанного Шиффом.

А. Ирин рассказывает об этом так: «Историю поездки Соколова к Форду можно изложить в двух словах. В прошлом году […] я получил предложение поставить в известность Соколова, что его работой интересуется известный автомобильный король Форд, ввиду предстоящего процесса». По его словам, Форд «был очень заинтересован в сущности соколовской работы и изъявил желание лично расспросить его о результатах следствия».

Не в курсе? Но в 1923 году именно Форд оплатил поездку Бразоля (если он и есть этот самый Ирин) в Париж, чтобы тот приобрел у Соколова материалы по убийству императорской семьи. Но вместо материалов Бразоль привез к Форду самого Соколова. В 1979 году Том Мангольд и Энтони Саммерс издали книгу «Дело Романовых, или Расстрел, которого не было», и в ней утверждается, что приехал с Соколовым и князь Н. В. Орлов.

Соколов якобы выглядел «очень нервным и очень измученным человеком». Но переговоры с Фордом были внезапно прерваны, а один из сотрудников Форда потом написал: «Документы Соколова очень похожи на истину, но, конечно, невозможно утверждать эти факты без тщательного исследования их содержания».

Итак, в 1923 году Генри Форд пригласил Соколова для ознакомления с результатами его расследования. Процесс должен был начаться в феврале 1925 года, а 23 ноября 1924 года, как уже говорилось, Соколов «внезапно умер». И что характерно, во время встречи следователя с автомобильным королем последний советовал ему не возвращаться в Европу, говоря, что это возвращение грозит ему опасностью. Но Соколов не послушал Форда, имевшего, наверное, веские основания говорить то, что он говорил.

В итоге Форд «уладил конфликт» во внесудебном порядке, в том числе с помощью выплаты весьма крупной суммы. При этом он отказался от своих антисемитских утверждений и направил в прессу письмо с извинениями. А на скромной могиле Николая Алексеевича Соколова во французском городке Сальбри выбиты слова из Псалтири: «Правда Твоя - правда вовеки!»